Пепел. Гори оно все... - Весела Костадинова

Музыка продолжает давить — не громко, но плотно.

Les fleurs du mal не просто звучит — она просачивается сквозь ткань видео, как капли чернил в воду.

На экране — Эльвира в зеркале, снимающая селфи. Флеш. Короткое платье. Подпись на экране телефона:

“Ночь будет долгой… ”

Смех в зале затих.

Многие уже смотрели не на экран, а на жениха. На Артура. Он сидел неподвижно. Только пальцы его медленно сжались в кулак. Очень медленно.

Музыка сменилась снова. Её не перебивала ни речь, ни комментарии. Только французская песня, теперь уже другая — напряжённая, волнующая.

"Qui?" — «Кто?» — голос певца звучал, как внутренний вопрос, брошенный в лицо. Не зрителю. Не жениху. Самой героине фильма.

Qui peut croire tout ce qui sort de la bouche du menteur?

Qui peut dire qu’il peut se répentir de ses erreurs?

Qui pardonne puisque nous ne sommes que des hommes?

Que des hommes...****

(Кто может поверить тому, что изрекают уста лжеца? Кто скажет, что он может раскаяться в своих ошибках? Кто может простить лишь потому, что мы люди Лишь потому, что мы люди?)

Картинка на экране стала яснее, жёстче, динамичнее.

Кадры сменялись быстрее: первые курсы университета. Эльвира — уже взрослая, самоуверенная, с макияжем и длинными ногтями. На экране — нарезка: она за столом с друзьями, в шумном кафе, на вечеринке в общежитии, рядом с новым парнем, затем — уже с другим. И снова — смех, и снова — поцелуи. За спиной — руки, объятия, фразы, сказанные на камеру: “Он мой теперь”.

Склейка кадров сделана с точностью. В одном — она держит за руку одного мужчину. Переход — и точно такая же сцена, только рука уже другая.

Тот же взгляд. Те же слова. Другая история.

За несколько минут зритель видел шесть мужчин. В одном и том же положении. В одних и тех же декорациях. Только лица разные. Зал продолжал молчать.

Никто не смеялся.

Никто не отвлекался.

Только напряжённое, вязкое внимание, словно воздух стал гуще.

Музыка не отпускала: Nous, ce ne sera pas nous, ce ne sera pas nous (Это будем не мы, это будем не мы, не мы)

На экране — скриншоты переписок. Без имен, но ясно, кто пишет.

— “Сегодня была с ним, но думаю о тебе ”

— “Ты же не расскажешь?”

— “Он ничего не знает, и не должен знать.”

Ни одного прямого обвинения. Только кадры. Только факты.

Всё было подано тонко. Почти сухо. Но от этого — ещё страшнее.

Следующая сцена — запись с телефона. Кухня в общежитии. Эльвира смеётся, сидя на столешнице. Кто-то целует её в шею. Она не отталкивает. Смотрит в камеру, улыбается.

И вдруг, как будто для собственного архива, говорит в объектив:

— “Ну и что, что у меня есть парень? Жизнь одна.”

Фраза не звучала как вызов. Она была произнесена беззаботно.

Но именно это и было самым страшным. Не вызов. Привычка.

Экран на мгновение затемнился. Музыка почти стихла.

И только на этом мгновении тишины в зале кто-то тяжело вздохнул. Кто-то откинулся на спинку стула. Несколько пар взглядов обратились к жениху. Артур сидел, не моргая. Его лицо было каменным.

Музыка снова нарастала. Qui? — всё тот же вопрос.

На экране — кадр, где Эльвира стоит перед зеркалом в новой квартире, делает селфи в нижнем белье. Подпись: “Он на работе, а я развлекаюсь”.

Затем снова — смена. Новый парень. Новый флирт. Новая ложь.

Фильм говорил не о фактах. Он показывал ритм.

Ритм жизни, в котором доверие было лишним.

Ритм, в котором маска важнее лица.

Музыка изменилась резко, без переходов — вызывающе, почти агрессивно. Новая мелодия вспыхнула в тишине зала, как хлопок плети. С первых секунд её можно было принять за лёгкую, почти весёлую — напевную, с театральным шармом. Но уже через несколько ударов ритма становилось ясно: это не игра. Это маскарад, в котором веселье — лишь ширма, скрывающая грязь.

Песня Le Val d’Amour не лилась, как предшествующие композиции. Она не обволакивала зал, а врывалась внутрь — как актёр из закулисья, с ярким макияжем и перекошенной гримасой. Это была не музыка, а кабаре: шумная, язвительная, скоморошья. Зал, где мгновение назад царила тишина, теперь будто оказался в другом мире:

En haut de la rue St-Denis

Il existe un endroit béni

Dont on voit briller les bougies

Dès que vient la tombée du jour*****

(На углу улицы Сен-Дени Есть одно классное местечко, Где зажигаются свечи Чуть наступит вечер.)

На экране вспыхнул кадр. Девичник.

Арка из розовых шаров. Стол, уставленный бокалами, бутылками, закусками. Громкий смех. Размытые вспышки телефонов. Эльвира — в центре. На ней короткое белое платье, по фасону почти детское. На голове — пластиковая корона. В руке — бокал шампанского. Она смеётся, визгливо, захлёбываясь от своего собственного удовольствия. Улыбка кажется широкой, но в ней больше напряжения, чем радости.

На экране всплывает надпись, снятая кем-то из подруг:

“Последняя ночь свободы ”

Камера дрожит — видео снято телефоном, держащимся на весу. Угол неудачный, кадр прыгает, но видно главное.

Дверь распахивается. В комнату входит стриптизёр.

Он одет в костюм полицейского: кожаная куртка, фуражка, тёмные очки. Слишком театральный, чтобы быть смешным. Слишком уверенный, чтобы казаться случайным. Девушки кричат. Свистят. Хлопают. Телефоны вскидываются вверх, снимая происходящее со всех ракурсов.

Он подходит к Эльвире. Она не отступает. Встаёт, делает шаг вперёд — и смотрит на него пристально, не отводя взгляда. На её лице появляется другая улыбка. Не светлая, не игривая. Хищная. Она медленно протягивает руку и касается его груди кончиками пальцев, как будто проверяет качество товара.

Затем она оборачивается к подругам, поднимает бокал, делает глоток. Поворачивается обратно, берёт мужчину за галстук и уверенным движением усаживает его на стул перед собой.

Дальше всё происходит быстро. Но каждый жест — ясен, как на репетиции.

Он начинает танцевать. Она смеётся. Хлопает. Прикасается к нему — сначала к плечам, затем к талии, потом всё ниже. Его движения становятся более откровенными, и она не отводит взгляда. Он опускается перед ней на одно колено, кладёт руки ей на бёдра. Эльвира поднимает ногу и, не колеблясь, кладёт её ему на плечо.

А затем они целуются. Не мимолётно. Не в щёку. В губы.

Кадр сменяется.

Темнота. Балкон.

Через стеклянную дверь камера снимает силуэты.