Моё пушистое величество 2 - Алиса Чернышова

…

Нахрен что?..

Значит, снизойдёт оно. Ну что тут сказать?

Я тебе снизойду. Я тебе оторву орган снисхождения и заставлю сожрать. Никакой Моррид тебя не прикончит, потому что это сделаю я сам! Лично, с расстановкой и удовольствием. Как ты смеешь говорить такое моей ученице?!

— ..Если ты действительно меня любишь, приходи ко мне в комнату сегодня ночью, — закончил Гэвин. — Докажи, что всё на самом деле!

Ну всё, он нарвался.

Я напружинился… И усилием воли заставил себя застыть.

Грёбаное дерьмо. Я не могу на него броситься. Не сразу после истории с Персик; не когда над нами висят обвинения Белинды.

Слова одной ревнивой девы, даже знатной, можно проигнорировать; слова двоих родовитых учеников, обвиняющих нас в нападении, ещё и с наглядными доказательствами (которые точно будут, если я доберусь до его рожи) — это совсем другой коленкор. Как бы ни хотелось раскроить отбросу рожу так, чтобы показался череп, нельзя.

Пока.

Я бы не преуспел в политике, если бы я не умел, когда надо, быть терпеливым.

В конце концов, только наивные дети думают, что политика — это о “говорить громко и свободно”. Настоящая политика всегда была и будет ближе к “молчать вопреки всему, дожидаться подходящего момента (или создавать его) — и вот потом говорить громко.

Так что я не вонзил свои когти в Гэвина.

Вместо этого я зарычал, позволяя рокоту, что так пугал моих противников на поле боя, прокатиться вперёд, пригиная траву к земле.

Гэвин дёрнулся и отступил на шаг назад.

Слабак.

Я оскалил зубы, не сводя с него взгляда.

Я приду за тобой. Если ты посмеешь её обидеть, то умирать ты будешь долго.

— Чувак, — сказал Ке-Ша, — может не надо так нервничать, а?

Я оскалился шире.

— Держи этого своего отморозка в узде, тогда я не буду нервничать. Что непонятного?

Ке-Ша вздохнул.

— Ну вообще, это моя работа — поощрять его саморазрушительные паттерны…

— Тогда защищать его, когда я приду за его головой, тоже твоя работа, — оскалился я. — Можешь предвкушать встречу.

Гончая дёрнул ухом:

— Да, таковы издержки.

Между тем, Гэвин слегка вернул себе контроль над собой и оскалил зубы.

— Кошмар, защищать!

Ке-Ша напружинился и зарычал в ответ. Получилось у него не настолько эффектно, как у меня, но ребёнок старался, как мог.

Я ощерился.

— Через сотню годиков у тебя, может, и получится выглядеть угролжающе… Но с такими хозяевами ты вряд ли доживёшь, — и если я тебя не прикончу, то Моррид точно это сделает.

— Как же вы мне все дороги со своими драмами, — пробормотал Ке-Ша.

— Напади — и я покажу, насколько дороги, — защищая хозяйку, я много чего могу. Могу ли я в этой ситуации протянуть любые действия как “защиту”? Эх, сложный момент формулировок и интерпретаций…

— Снежечка, успокойся. Назад.

Ну вот, этого я боялся.

Гэвин, который насторожился было, слегка расслабился.

— А он у тебя совершенно долбанутый, да? — сказал он. — Держи его подальше от моего Кошмара, а то мой твоё пушистое недоразумение сожрёт и не заметит!

Мы с “Кошмаром” переглянулись, прикидывая, кто именно кого “сожрёт и не заметит”. Выводы были очевидны.

Таки сожру. Но перед тем замечу.

Ке-Ша явно не то чтобы хотел быть ни замеченым, ни сожраным. Но такая уж у него работа.

Я добавил бы пункты в потенциальный закон о демонах-контрактниках, если бы прямо сейчас не был так зол.

— Ну так что? — тянул Гэвин, — Любовь прошла, как не бывало? Не докажешь свои слова делом?..

— Докажу, — отрезала Ван-Ван, глядя на него с вызовом и очень не понравившейся мне решимостью. — Я приду.

**

— Даже не думай, — прорычал я, как только за нами закрылась дверь. — Ты не пойдёшь к нему!

Ван-Ван молчала.

Я тихонько рыкнул и забегал по полу туда-сюда.

— Я тебе запрещаю! Как твой учитель, как твой фамилиар, как старший, который за тебя отвечает!

Она вздохнула и отвернулась.

— Прости, но это всё ещё мой выбор, Снеж.

Я аж подскочил от возмущения.

— Твой выбор? Твой выбор?! Да это самая дурацкая из ошибок!

— Я знаю.

— Он — кусок говна, малолетний жестокий кретин из тех, кто не понимает ценности чужих чувств!..

— Я знаю.

— Он тебя не достоин!..

— Или я недостойна его.

— Что за дикая чушь?! — вот примерно поэтому я никогда не хотел детей, понятно? Ну, положим, не только; но и поэтому — тоже! — Как ты можешь быть недостойна его?!

Ван-Ван тоже начала распаляться:

— Но разве это не правда, Снеж? Он такой… Красивый, родовитый, могущественный. За ним столько девчонок бегает! А я… Я буду дурой, если упущу возможность побыть с ним!

— Да какая нахрен возможность?! — я очень жалел, что у меня нет возможности схватиться за голову. — Это идиотизм!

— Это моё решение!

— Ну значит, ты — идиотка!

— Согласна! Я — идиотка! Жалкая, глупая, от которой даже родители отказались! И что теперь?!

Я медленно вдохнул и напомнил себе, кто тут взрослый и ответственный (местами) император.

Я медленно обернул лапы хвостом и посмотрел ей в глаза.

— Ван-Ван, — сказал я мягко, — он — пустоголовый малолетка, неспособный ценить хрупкость чужих чувств. Он… Ему постоянно больно. Он молод. Он состоит отчаяния, и сомнений, и огня, и желания доказать миру собственную значимости. Он полон ненависти, и желания бросить вызов устоям, и отрицания всего и всех. Такие, как он, не верят в любовь. Такие, как он, презирают её. И готовы на что угодно, только бы доказать себе и прочим…

Я запнулся.

Дерьмо, я совсем не подхожу для этой работы. Почему в этой ситуации должен был оказаться именно я?! Почему тут нет кого-то, кто действительно, на самом деле сможет найти правильные слова?!

— ..Он готов на всё, чтобы доказать себе и прочим свою правоту. Что любви не бывает; что все вокруг им лгут; что всем нужны только власть, или деньги, или секс — нужное подчеркни. В этом проблема, понимаешь? Такие, как он, во всём мире вокруг способны видеть только их собственное отражение. Именно потому любить они не способны!

“Я люблю тебя.”

Слова, сказанные мне леди Шийни, множились, не желали оставлять меня. Я так и не ответил ей; и