10000 миль, чтобы найти тебя - Мерседес Рон

– Спасите меня! – попросила своих друзей, когда Бату так и не дал мне подняться с песка.

– Ты такая забавная, – сказала Эко, наблюдая за мной с широкой улыбкой на своем загорелом лице.

– Давай мне руку, ну же, – попросил Гас, который оттолкнул Эко и помог мне встать.

Мы с улыбками смотрели друг на друга и втроем слились в объятиях, пока Бату лаял и бегал вокруг нас кругами.

– Мы скучали по тебе, – прошептал мне на ухо Гас, и по его тону поняла, что это правда.

Я наблюдала за ними, и у меня едва не потекли слезы по лицу.

Они все были моей семьей, нас всегда было пятеро: Мэгги, Гас, Эко, Бату и я. Мы словно были братьями и сестрами и никогда так надолго не разлучались.

Нам удалось загрузить все вещи на один мотоцикл, и я вместе с Эко доехала до своего дома на вершине утеса. Снова пройтись по тем улицам, снова улыбаться людям с загорелой оливковой кожей, у которых от ответных улыбок проявляются морщинки в виде гусиных лапок, вызванные солнцем, – именно это мне было нужно в тот момент. Воссоединение с моей бабушкой и моими щенками снова бы залатало мою душу, будто она была сломана.

Все осталось прежним…

В Лондоне ничто не казалось одинаковым, даже если ты снова и снова проходил по одной и той же улице. Все было изменчивым, и у всего были разные оттенки. Люди были другими. Небо могло быть ясным, дождливым, облачным, лишенным привычных рисунков, и всегда нужно было выглядывать в окно перед выходом на улицу, чтобы выбрать, что надеть.

На острове все знали меня, икто я такая. До чего же приятно осознаватьчто принадлежу определенному месту, что вписываюсь в него, словно часть большой сложной головоломки.

Мы вошли в дом, разулись и плюхнулись на диваны.

Я огляделась по сторонам… Слой пыли покрыл все, поэтому мне предстоит прибраться, а заодно сделать кучу звонков, чтобы вернуть прежнюю работу. У меня не возникло бы никаких проблем с этим, поскольку меня все знали, даже то, что я хороша, и, вопреки мнению многих, мне действительно хотелось вернуться к своей привычной жизни.

– Как тебе Лондон? – поинтересовался Гас, глядя на меня, не в силах скрыть своего беспокойства.

Я улыбнулась, но радость не отразилась в моих глазах.

– Лондон… Лондон стал самым настоящим приключением, – пробормотала я, чувствуя узел в животе.

– Как дела у Мэгги? – спросила меня Эко, доставая из холодильника несколько бутылок «Бинтанга» и передавая по бутылке каждому из нас.

Я открыла ее ртом, как научилась делать это несколько лет назад, чем тут же вызвала неодобрительные взгляды двух моих друзей.

– Мэгги полнеет, – ответила, улыбаясь.

– Я разговаривал с ней вчера… Она переживает, что к дню нашей свадьбы она должна уже будет рожать, – рассказал Гас.

Свадьба.

Еще один самолет.

Еще один перелет.

По телу пробежала дрожь от одной только мысли об этом.

– К тому времени она уже родит, да? – насколько помню, они хотели пожениться 14 апреля в Испании.

– Мы подумали, может, нам ее немного отложить… Мы хотим, чтобы Мэгги была с нами, а сроки достаточно весомые, она либо вот-вот будет рожать, что усложнит ее перелет в Испанию, либо только родит и полетит с младенцем на руках…

– Ого, а вы уже занялись этим вопросом?

Гас и Эко посмотрели друг на друга.

– Ну… на самом деле мы уже давно ее перенесли, – призналась Эко.

– Со всеми вашими драмами, мы побоялись, что вы там задержитесь, поэтому перенесли дату свадьбы, как только вы уехали в Лондон.

Я сразу же почувствовала себя плохо.

– Ребята, не надо было… – начала я, но Гас поднял руку, приказывая мне замолчать.

– Все уже сделано. Мы подождем, когда Мэгги родит. Какой смысл закатывать свадьбу, если с нами на ней не будет двух наших лучших подруг и племянника?

Я улыбнулась.

Они лучшие.

Я была благодарна им за этот перенос, потому что мне нужно было прийти в себя, прежде чем снова отправиться в путешествие по Европе. Нам вскоре предстоит поехать навестить Мэгги, когда у нее родится ребенок, и мне нужно хорошенько подготовиться к тому моменту, когда наступит это время.

Остаток дня мы провели, болтая на моей террасе, я рассказала им обо всем, что произошло на ипподроме, обо всем, что узнала, и они смотрели на меня, не в силах поверить в услышанное.

Во время рассказа у меня складывалось впечатление, что все это посвящено чужой жизни, а не моей… Не забыла поведать им и о своем дяде Девоне, с которым у меня завязалось нечто, что могло бы перерасти в дружбу, о неделях, проведенных в его особняке, о своем наследстве, которое хранилось в трастовом фонде и к которому у меня открыт доступ с достижениемдвадцати одного года, рассказала им о своем отце, о его любви к лошадям, о том, что у нас с моей мамой была одна мечта на двоих – помогать нуждающимся людям, и о работе над возможностью вакцинировать детей в странах третьего мира…

Меня переполняла гордость, делясь историями о своих родителях, и, несмотря на то что едва знала их, мне удалось наконец почувствовать, что узнала их немного лучше. Я чувствовала их присутствие так же, как и то, что рядом со мной был мой дядя, который заботился обо мне, направлял и защищал меня…

Когда парни ушли, я поехала прямиком к бабушке.

Мы обнимались в течение нескольких часов, а может, минут, пока она гладила мои волосы своими холодными руками.

Конечно, не стала рассказывать ей обо всем, что стряслось в моей поездке, это не пойдет ей на пользу, а мне не хотелось волновать ее понапрасну.

Я слушала ее, когда она делилась со мной местными островными сплетнями, и когда бабушка подняла мое лицо, проведя пальцем под моим подбородком, и впилась своими темными глазами в мои, ко мне пришло осознание, что она знала куда больше, чем можно было представить.

– Ты какая-то другая, – просто сказала она.

Я улыбнулась, стараясь, чтобы слезы не потекли по щекам.

– А ты выглядишь прекрасно.

Она улыбнулась мне в ответ, и ее мудрый взгляд дал мне понять, что, возможно, это именно она защищала меня, а не наоборот.

Вернувшись домой, я легла на кровать и уставилась в потолок.

Вся эта иллюзия, эйфория от моего возвращения домой, рассеялась, стоило мне остаться одной.

Все мои мысли сводились к Алексу, его дочери, к нам…

Укол в сердце заставил меня надавать на это место ладонью.

Любовь причиняла такую боль…

Закрыв глаза, позволила единственной слезе скатиться