Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

Оказывается, Марта развила бурную деятельность — поставила в известность о Сонькиной беременности и своих родителей, и всех своих братьев, включая главного виновника. Артемон, надо отдать ему должное, отпираться не стал — прилетел сразу, и к Соньке — за ответами. А она ему: «Откуда я знаю, кто отец?! Вариантов несколько». Вот жучка!

Артемон, понятное дело, оскорбился и свалил обратно — в столицу. Там посидел, прикинул хер к носу и снова прилетел. Короче, уже трижды прилетал, даже к Сонькиным родителям ездил за благословением, а воз и ныне там. Макс все маты собрал, Марта обрыдалась, вся её родня в тонусе, а Соньке — хоть бы хрен по деревне.

И что я по этому поводу должен ей сказать?

Так-то много чего на языке вертится, но… обижать её мне не хочется, да и кто я такой, чтобы навязывать ей своё мнение? Тут бы со своей жизнью разобраться. Но и игнорировать Соньку я тоже не могу — обещал ведь быть на связи. Тем более, она ждёт от меня звонка.

Ну, что делать… присел я в тенёчке на скамеечку — звоню. Весь такой на позитиве — я же из моря вылез.

— Привет, коварная!

— Генка! Наконец-то! — обрадовалась Сонечка.

И пошли издали — о природе, о погоде, о работе… Добрались до главного.

— Знаешь, Ген, а мне не нужно его одолжение. Ну залетела — бывает… но кто сказал, что у ребёнка непременно должен быть отец? Были бы мы ему нужны, он был бы здесь, а не мотался туда-сюда. Его дело маленькое — просто осеменитель, а я жертвую здоровьем, фигурой, работой, учёбой… Да у меня теперь вся жизнь с ног на голову! Я больше не принадлежу себе, потому что чувствую ответственность за каждый свой шаг. И это только начало. И что, после всех мучений я ещё должна делить права на своего малыша с тем, кто просто мимо пробегал? Вот уж нет — я сама буду решать, какое у моего ребёнка будет отчество, и сколько у него будет родителей. Я же права?

— Ты дура с беременными мозгами! Как же вы, феминистки сопливые, задрали своими бабскими правами! Да будь моя воля…

— Да пошёл ты, мудак! — резануло мне по уху, и трубка заглохла.

Вот и поговорили по душам.

Где-то в ветвях над моей головой рявкнула… собака?! И не успел я, ошалевший, задрать голову, как перед моим носом что-то пролетело. Смотрю вверх — прямо надо мной зелёная попугайская жопа. И оттуда очередной снаряд. Даже попугаи срать на меня хотели.

Ай, да пошло оно все!

Сорвался я с места и стартанул в аэропорт. Вскочил в самолет и рванул отсюда без оглядки. Подальше от этой сраной Барселоны с её нудистами, попугаями, Залупитами… Всё — улетел!

Му-гу… а то б не хер!

Не прошло и двадцати минут, как я ворвался в грёбаную лечебницу и взлетел на четвёртый этаж — аж запыхался, как бежал.

Заваливаю в палату… и сердце сжимается. Вот она, девочка моя любимая! Такая маленькая и несчастная… даже с покрасневшим носиком и заплаканными глазками — всё равно самая красивая и родная.

— Генка… — Стефания жалобно всхлипывает, часто моргает, а губки начинают подрагивать. — А я п-подумала, что ты меня бросил.

Да чугунную башку мне с плеч, если б я посмел такое сотворить!

Я уже сам чуть не плачу, и не иначе, как от переизбытка эмоций рявкаю грубо:

— Не дождешься!

Стефания вздрагивает и обнимает себя за плечи. В глазах поблёскивают слёзки, а на губах появляется робкая улыбка.

Мой нежный колючий ангелочек... Всё, не могу больше. Задушу сейчас в объятиях!

Глава 52 Стефания

— Какой же ты сильный, Генка! — обнимая подрагивающими ногами его торс, я глажу ладонями по влажным плечам, ощупываю напряженные бицепсы и схожу с ума от осознания, что это всё мое, и только для меня.

Эти несколько часов разлуки, когда я думала, что потеряла моего Генку, дались мне, наверное, труднее, чем все предыдущие месяцы без него. Поэтому и наша встреча после его прогулки вышла очень бурной. Поцелуи и объятия, мои раскаяния и его утешения незаметно и быстро сделали с нами что-то такое… что буквально воспламенило наши тела. Мы укрылись в маленькой ванной комнате, и трепетные прикосновения сменились нетерпеливой, торопливой и неистовой любовью.

«Буйным торжеством плоти», — сказала бы Айка.

«Спонтанным перепихом», — съязвила бы Сашка.

Не-эт — головокружительной любовью!

Я горела, дышала нашей любовью и каждый миг ощущала ответный отклик — во взглядах, рваном дыхании, в жадных, почти болезненных поцелуях и горячечном шёпоте, в звуках соприкосновения наших тел и восхитительном чувстве наполненности. Романтичная дурочка?.. Ну и пусть — ведь я так счастлива!

Вообще-то, считается, что мне пока противопоказана подобная активность, но разве я могу думать о каких-то там заштопанных сосудах? Да и чем мне думать, когда мозг плавится?! Зато мой мужчина обо всём позаботился — так и удерживал меня на руках. И до сих пор продолжает держать. Боже, пусть он никогда меня не отпускает! Даже не знаю, какое удовольствие острее — плотское или эстетическое — от созерцания и ощупывания мощного, невыразимо прекрасного тела, что, кажется, совсем не знает усталости.

Это сумасшедший коктейль ощущений! И это всё мой Генка — только он способен вызвать во мне такие эмоции. Как же теперь отпустить его от себя?

— Обалдеть, к-какой ты сильный! — шепчу ему в шею и трусь щекой о колючий подбородок, прикусываю.

— Му-гу-у, я такой, — довольно урчит он, стискивая руками мои бёдра. — Гладь меня по шерстке, мой Ангел, и я буду вилять хвостом и есть из твоих нежных ручек.

Он, наконец, присаживается на край маленькой квадратной ванны, устроив меня на своих коленях и аккуратно ощупывает мою забинтованную ногу.

— Не болит?

На самом деле болит, но терпимо, и я отрицательно качаю головой. Не хочу говорить о болячках, когда мои бёдра так откровенно раскрыты ему навстречу, и когда нам так мало времени осталось быть вместе. Хочется плакать и ласкаться.

— Вот здесь б-болит, — шепчу и прижимаю его ладонь к своей левой груди. — Я очень люблю тебя, Генка.

Его пальцы сжимаются, поглаживают чувствительную кожу, а взгляд туманится, и меня снова начинает штормить. Нас обоих. Это какое-то помешательство!

—