Золотые мятежники - Элис Кова

Иссяк, потому что больше не было золота, чтобы склонить чашу весов в пользу Рок.

— А ты, что ты сделала? — Ивеун подошел к ней со всей серьезностью. — Ты играла в Алхимика со своей игрушкой-Феном, мало что, делая для нашего бедственного положения.

— Я отдала все для нашей беды. — Колетта широко разинула рот, показывая зубы и напоминая ему обо всем, что ей пришлось пережить ради их господства.

На кратчайшее мгновение он стал тем мужчиной, которого она привыкла видеть, когда они оставались вдвоем наедине. Ивеун протянул одну из своих массивных рук и почти нежно провел ею по ее ожерелью.

— Оно тебе идет.

— Спасибо. А теперь, что касается Там… — Ее поведение изменилось, и момент испарился, как свежая кровь. Она приковала его внимание к себе, и нужно было воспользоваться этим, пока есть возможность. — Они нам не нужны.

— Колетта…

— Ивеун, — перебила она. Он должен был услышать ее; все зависело от того, отбросит ли он свои предрассудки и действительно прислушается к ее словам. — Ты знаешь, что Фейи сделала на Луме. С ней и еще двумя Всадниками она уничтожила целый оплот Фентри.

— Подвиг, которым всегда могли похвастаться мои Всадники, — возразил Ивеун.

— Тогда были жертвы, — напомнила ему Колетта. — Фейи процветает, не имея даже царапины. На Луме Совершенный Дракон — идеальный хищник. Подумай, что мы могли бы сделать с ними здесь, на Нове.

— Нет.

— Без помощи Там мы должны сделать что-то, чтобы переломить ситуацию в нашу пользу. — Колетта всегда знала, что гордость делает людей глупыми, но до этого момента она никогда не понимала, насколько.

— Тогда приобрети больше золота и купи их лояльность.

— Золота больше нет, — сказала она, наверное, в сотый раз. — Мы сидим на вершине армии, а ты не хочешь задействовать это.

— Я не хочу видеть органы Син в Драконах моего дома.

— Победи их тем, что они есть. — Это было бы великолепно. От одной мысли о том, что Син можно сразить их собственными органами, по позвоночнику пробежали мурашки.

— Нет.

— Ивеун…

— Твой Доно приказал! — прорычал Ивеун. Колетта даже не вздрогнула. — Ты больше не будешь помещать органы Син в тела Рок. Это не совершенство, это оскорбление самого Лорда Рок.

Колетта направилась к двери.

— Я не отпускал тебя, — прорычал он.

— Я отпустила себя сама. — Колетта стояла как можно выше. Она была ниже его ростом, меньше и хрупче, но все равно могла смотреть в упор на близорукого мужчину, который называл себя ее парой. — Я заговорю с тобой снова только тогда, когда ты будешь готов к здравому смыслу. — Ее взгляд упал на бумаги, все еще разбросанные по полу, — не более чем жалкий список неудач. — Надеюсь, к тому времени еще не будет слишком поздно.

Она осторожно закрыла за собой дверь. Колетта не поддавалась внезапным вспышкам гнева. Она была не ее товарищ, который, судя по крушению, стремительно отправился разрушать то, что осталось от его прекрасного фасада.

Пусть разрушается, подумала она, пускаясь по коридору. Возможно, разрушив иллюзию, он будет готов встретиться с реальностью.

51. Кварех

— Арианна, кто мы друг другу? — стонал он, прижимаясь бедрами к ее рту.

— Ты слишком много говоришь, — вздохнула она в ответ. При всем великолепии, которое женщина умела создавать своими пальцами, застежки, которые могли придумать портные Новы, каждый раз мешали им.

— Кто мы друг другу? — повторил он.

— Какая разница?

Он услышал, как щелкнули застежки его брюк, и Кварех понял, что больше ничего не может сделать. Он был беспомощен перед ней, трепетал, как смертный перед богом, чьим алтарем была маленькая кровать в задней части завода, превращенного в фабрику.

Кварех прижал ее к себе и прислушался к ее рукам. Его тело вздыбилось, обхватывая ее. Арианна толкалась и тянулась, выгибалась навстречу ему, пока не наступил момент, когда они оба снова смогли дышать, когда он полностью погрузился в нее.

Это было самое прекрасное чувство, которое он когда-либо знал, хотя невозможно объяснить кому-либо еще, почему это так чудесно. Он и не пытался. Кварех держал их и все, чем они были или не были, между собой. Он держал между ними это чувство.

Это блаженное, слишком короткое чувство.

За два коротких месяца он имел ее уже в четвертый раз, и ожидание между каждым разом становилось все тяжелее предыдущего.

Каждый раз все было одинаково. Каждый раз она приходила, чтобы забрать цветы, принести ресурсы. Каждый раз ей приходилось сражаться вместе с мужчинами и женщинами Син против Рок. Каждый раз ее встречали те же опасения его людей, которые, по словам Арианны, не давали ей покоя до самой смерти, и все же что-то в этом было. Какая-то ревность надвигалась на нее, как тень, когда те же люди хвалили Квареха за его действия в качестве их Рю.

Чем больше о ней узнавали, тем больше она отдалялась. Ее поведение даже стало заслуживать похвалы со стороны Каина — настолько, что тот перестал на каждом шагу приставать к Кварех по поводу его любви к Арианне.

Он никогда не думал, что будет скучать по ворчанию Каина. Но, по крайней мере, когда его друг жаловался, это означало, что все было так, как всегда. Его молчание подчеркивало расстояние, которое, как он чувствовал, увеличивалось между ними.

Кварех лежал рядом с Арианной, проводя длинным пальцем по ее пепельной коже. Он окинул взглядом шрамы на ее теле — прореху на груди, где она была рассечена, чтобы дать место его легким, кольца на запястьях, где руки, которые когда-то носил Финнир, встретились с ее естественной плотью, горизонтальную щель, где был вырезан ее живот. И так далее, и так далее, ее тело было испещрено пятнами и изъянами. Но каждый изгиб, каждый шрам принадлежал ей. Ее руки не принадлежали никому, кроме нее. Даже легкие, все еще пышущие от их занятий любовью, он больше не считал своими.

— Ари… — Наклонившись, он прижался носом к ее щеке и погладил ее.

— Я должна идти.

— Ты едва перевела дыхание. — Он наблюдал, как она встает и первым делом нащупывает нижнее белье. Кварех с гордостью отметил, что на этот раз он не разорвал его в клочья в своем рвении.

— Мы не можем позволить себе тратить время на подобные вещи.

— Я возражаю, — усмехнулся он. — Мы всегда находили время.

— И не должны. — Арианна застегнула ширинку брюк — все семь ненужных, досадных, деликатных пуговиц.

— Почему? — Он