Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

До сих пор так думаю.

― Позже я нашел ее гниющей в камере. ― Я тру подбородок, пока Агни наносит связующее вещество на белоснежную кожу, которую я целовал больше раз, чем могу сосчитать. ― Чтец правды подтвердила, что она ничего не помнит обо мне до нашей случайной встречи. Ничего.

― Значит, она не знает о…

― Нет, ― говорю я, прерывая Вейю.

Она открывает рот и закрывает его, качая головой.

― И ты уверен, что видел Слатру…

― Уносящую ее в небо, ― рычу я, и мои слова отражаются от стен, как грохочущий выдох Райгана.

Видел. Живу с этим воспоминанием последние сто двадцати три фазы ― во сне и наяву.

Мне никогда не забыть ни произошедшего, ни острой боли, вспоровшей мою грудь, когда я это увидел. Даже сейчас, когда она здесь, на этом столе, дышит…

В конце концов я очнусь от этой утопии. Я уверен в этом. Поднимусь со своего тюфяка и пойму, что все это было одним жестоким и прекрасным сном.

Вейя обходит стол и убирает волосы Рейв с ее заостренного уха ― того самого, в котором вырезан клип.

― У нее южный знак пустой. ― Она хмурится, осматривая обе мочки. ― Никаких бусин. Даже дырочки нет, чтобы их повесить. Творцы все еще говорят с ней?

― Клод и Булдер, ― говорю я, скрещивая руки на своей раненной груди. ― Хотя насчет двух других я не уверен.

Выпрямившись, она повторяет мою позу ― в два раза свирепее, но вдвое меньше ростом.

― В ее венах течет кровь Неванов, Каан. И на ней нет Эфирного камня, заглушающего песни. Если Тирот узнает, что она здесь, он обрушит на нас пламя еще до того, как мы успеем как следует подготовиться. С его стороны было бы глупо этого не сделать, а мы оба знаем, что он далеко не дурак.

― Я прекрасно понимаю, чем это чревато.

Она склоняет голову набок.

― Ну… и что ты собираешься делать?

― Я не знаю. Но если ты хочешь поговорить о военной стратегии, то сейчас не время.

Я устал.

Я зол.

Истекаю кровью.

Голоден.

У меня миллион дел, но только одно меня интересует.

Я перевожу взгляд на Рейв, Агни рядом с ней смешивает настойки, готовясь к процедуре…

― Ты боишься, что она увидит его и… вспомнит? ― спрашивает Вейя, и ее прищуренный взгляд, словно железные стрелы, пронзает мою грудь. ― Снова бросит тебя? Что в записке была правда?

Я не позволяю ей увидеть, как сильно ранят эти слова. Как я чувствую, что они вонзаются в меня, разрывают мышцы, сухожилия и кости, а затем выходят наружу.

Да.

Да.

Да, черт возьми.

Но я потерял право быть жадным с ней.

Я наблюдаю за работой Агни, за Пироком, который одновременно помогает ей потягивает медовуху.

― Она ― мечта, ставшая явью, но теперь не только моя мечта, ― говорю я, заполняя пространство камнями, несущими истину. ― Больше нет.

Даже воздух, кажется, застывает, и жуткая тишина окутывает зал, терзая меня со всех сторон.

Я смотрю на свои окровавленные руки, разминаю их, осматриваю с обеих сторон, прежде чем сжать в кулаки.

― Она гораздо больше, чем игра во власть. Гораздо больше, чем любовь всего моего существования. Есть кто-то, кому она нужна больше, чем любому из нас, и это не наш гребаный брат, ― рычу я, глядя прямо в остекленевшие глаза Вейи.

Она моргает, и слеза скатывается по ее щеке.

― Я буду медленно, осторожно подводить ее к правде, какой бы болезненной она ни была. Тогда она сможет выбрать свой собственный путь.

Сделать свой собственный выбор.

Что бы ни случилось.

Вейя опускает взгляд в пол, по ее щеке стекает еще одна слеза.

Я отвожу взгляд.

Она никогда не плачет, и когда она это делает, мне кажется, что мир рушится. Как будто я не смог защитить ее.

Снова.

Мои руки разжимаются, снова сжимаются в кулаки, дрожа от сокрушительного количества неудержимой энергии.

Агни с помощью металлического инструмента расширяет рану Рейв, открывая прямой доступ к трещине в черепе, чтобы можно было срастить кость…

Я отворачиваюсь, желая стереть этот образ из памяти. Но его когти уже вонзились в меня.

Впиваются глубже.

― Я вернусь, ― бормочу я, затем киваю Гриму и направляюсь к двери, готовый к последнему удару Вейи еще до того, как он будет нанесен.

― Никто не может пережить то, что пережила она, и не быть обожженным источником драконьего пламени ― независимо от того, помнит она свое прошлое или нет. Будь осторожен, Каан, иначе она испепелит себя и превратится в пепел в твоих гребаных руках.

Я рычу, устремляясь по коридору, преследуемый тяжелым стуком ботинок Грима.

Я знаю.

ГЛАВА 46

Я прохожу тоннель за тоннелем, воздух охлаждают светящиеся руны, выгравированные на изгибах красновато-коричневого камня, и горящие светильники пронзительно кричат мне, когда я иду мимо.

Те, кто не слышит Игноса, наверное, думают, что пламя счастливо оставаться живым, независимо от его размера.

Это не так.

Пламя свечи будет вытягиваться и извиваться в присутствии любого, кто пройдет мимо, крича о том, что ему нужно больше пищи для горения. Отчаянно желая расти.

Игносу не нравится быть маленьким и невзрачным. Он жаждет ковров, которые можно сжечь. Лесов, чтобы уничтожить их. Полей сухой травы, которые можно поглотить.

Я призываю в руку маленькое пламя, и оно с шипением разгорается в моей ладони, пока я прохожу мимо воинов, прижимающихся к стенам, бьющих кулаками по груди ― обнаженной или одетой.

― Hagh, aten dah.

― Hagh, aten dah.

― Hagh, aten dah.

Их уважительные приветствия затихают в небытии, меркнут по сравнению с яростью, которая бурлит в моих костях, разогревает мою кровь, лижет мои органы с огненной злобой.

Я не спал несколько циклов. С тех пор как проснулся от того, что Рейв сидела на мне, прижав одну из чешуек Райгана к моему горлу, а ее глаза пылали обещанием смерти, которую я предпочел бы получить от ее руки, а не от чьей-либо еще.

Пока они не смягчились.

Прежде чем я уловил проблеск… чего-то. Нежного чувства, пронзившего мою грудь. Я подумал, что ее воспоминания все еще там.

Где-то.

Где-то, черт возьми.

Аврора трижды поднималась и опускалась,