Отпускай - Ольга Сурмина

Этот мир. Удалось почувствовать? Этот мир — ты. Не часть, и не «элемент». Ты из этого мира соткан. Каждую минуту, каждый час и день, что ты в этом мире проводишь, ты создаешь еще немного себя из его кусочков. Этого мира в тебе так много, что уже не расплести.

Он катал по столу ручку. В толстых латексных перчатках, безучастно провожая взглядом пластиковый корпус. В кабинете гулял сквозняк, хотя окно было закрыто. Кактусы на подоконнике чуть мерзли. Врач тяжело вздохнул, резко откинулся на стуле и закинул ноги на стол, скрестив их меж собой. Это небольшое помещение стало ему практически домом. А дома он, как известно, мог позволить себе что угодно. Почему нет?

Мужчина прищурился, глядя на небольшой лист бумаги перед собой. Взял его, и беглым взглядом прочел содержимое.

Еще одна жалоба. Ну конечно. И не трудно догадаться, от кого.

«Да что ж ты за мразь» — с усталой, равнодушной ухмылкой Даглас закатил глаза. «Вообще свое время не жалко».

Рассвет никак не хотел приближаться, но до него еще нужно успеть принять душ, сменить одежду и халат, привести себя в приемлемую для пациентов норму.

Он знал — она завтра придет. Просто знал это, и все тут, нервно прищуривался, рассматривая замочную скважину. Совсем не потому, что действительно готова изменить свою жизнь, а от невыносимой боли. Легко сказать: «я простила», легко себя обмануть насчет этого, а потом чувствовать озноб, нервную дрожь, отвержение и печаль. Те, кто прощают, так себя не ведут. И не вздрагивают от прикосновения к детской головоломке.

Скрипнула дверь, и без стука в помещение зашел высокий человек в белом халате.

— Что, доктор Даглас, философский депресняк? — Послышался ироничный, хотя и дружелюбный голос. — Думал найти вас в морге, но нет. Решил, что уехали, но машина на стоянке. В чем дело? Решили помедитировать перед работой?

— Вы сами сказали, философский депресняк. — Врач раздраженно закатил глаза.

— Вы подумали над моим предложением? — Молодой человек поднял бровь, глядя на своего кузена. — Я не могу больше терять время, просто скажите, «да» или «нет».

— Я отвечу ровно через сутки. — Жутко блеснули стекла очков. — Сутки.

— Вам так важно, что скажет девочка с Беккером? — Инфекционист прикрыл глаза. — Не посчитает ли вас больным на голову маньяком? Полагаю, дело в этом, ибо раньше вы не особо тревожились за свой род деятельности. Влюбленность не должна вредить профессиональным качествам, особенно в рамках нашей с вами деятельности.

— Наша, как вы сказали, деятельность, находится на грани общественного порицания. Если я приму ваше предложение, прятаться по углам больше не выйдет. — Даглас прищурился и покачал головой. — Сутки. Спасибо за понимание. — В голосе послышался нажим. — Обсудим все завтра.

Все равно она придет завтра. Иначе и быть не могло.

* * *

Сегодня Нейт не пойдет за ней. Капли медленно стекали по листьям и ударялись о множественные лужи. Она знала — не пойдет. Просто чтобы не усугублять подозрения. Серый свет заволакивал тусклое пространство дома, иногда Эмма слышала, как капала вода, но не с улицы. Чуть-чуть тек кран.

Все пустое. Совершенно все. Будет Фастер скучать? Ей казалось — нет. Казалось, душа настолько выгорела, что если Штайнер пропадет из привычной жизни, девушка просто пожмет плечами. Это ли называется «отпустить»? Опустить все, выдрать из сердца. Вот только правда в том, что в сердце нет лишних клапанов.

Какова разница между «отпустить» и «выгореть»? Она думала, что нет разницы, но не могла ручаться. Может и есть.

А ведь и правду, все сгорело. Нейтан — просто мужчина, один из многих, какие ходили по нашей земле. Он не идеальный и, возможно, не особенный. Скорее, со своими особенностями. Достоинствами и недостатками. Часть толпы, элемент «системы». Винтик машины социального устройства, по крайней мере, именно так сказал бы конченный циник. Циники любят приуменьшать значимость единицы. Когда Эмма успела такой стать?

Она безучастно опустила глаза. Не важно, какой стала Фастер, даже если чуточку злее. Чуточку ироничнее и прочнее, это все пустое. Люди растут, и морально тоже.

Растут. Закрываются, обжигаются, озлобляются. Выгорают дотла, превращаются в белый пепел и улетают к небу. Можно ли назвать озлобление личностным ростом? Возможно, смотря с какой стороны смотреть. Быть может, Эмме не хватало именно зла.

Вода продолжала капать.

Девушка безучастно вышла на улицу, и медленно поплелась в сторону больницы. Планировала вернуться к шести вечера, но как пойдет. После шести он точно за ней придет. Придет, странно посмотрит, и скажет, что позаботится. Не было желания улыбаться миссис Хорнсби, которая поливала цветы у окон булочной, однако, Фастер все равно улыбалась. Картонно, фальшиво, но это лучше, чем никак, верно? Каблуки хлюпали по мокрому асфальту. Дождь никак не мог успокоится надолго. Ветер усиливался.

Эмма привычно заходила в здание поликлиники, привычно шла по темным коридорам. Пальцы мерзли, но она не обращала на это никакого внимания. Внутри все вытеснила пустота. Тяжелая и тянущая, словно в душе пробили огромную дыру, и все, что было когда-то важно тонуло в этой бездне холодного равнодушия.

Свет бил из знакомой двери. Девушка попыталась улыбнуться, затем вошла в зал. Взгляд тут же начал скользить по знакомым лицам бабушек, синему ковролину, и тут же наткнулся на силуэт в белом халате. Сердце, казалось, пропустило удар, а внутренности вмиг стали такими тяжелыми, словно Фастер секунду назад проглотила кирпич.

Она не узнавала этого доктора.

Темные волосы, светлые глаза неопределенного цвета. Это не Он, это какой-то незнакомец. Вмиг стали влажнеть ладони, а равнодушие испарялось. Куда делся её доктор? Для которого не существовало отгулов, выходных или праздников. Где?

На ватных ногах Эмма подошла к мужчине, и тихо пробормотала:

— Прощу прощения? А…

— Консультативная для беременных в другой стороне. — Обреченно промямлил тот, словно говорил это не меньше, чем седьмой раз за день.

— Я не беременная. — Фастер раздраженно прищурилась. — Где доктор Даглас? Я его пациентка. Он заболел? С ним что-то случилось?

— А, нет-нет. — Молодой человек тут же спохватился и заерзал. — У себя в кабинете, был, по крайней мере. Он мой наставник… и, пока он занят — я за него. — Бледный палец ударил по квадратному бейджику, на котором крупными печатными буквами было написано имя и должность молодого врача.

— Спасибо. — Эмма резко развернулась, и пошла прочь из зала. Стуки сердца были слышны в висках.

Вновь темный коридор. Вроде бы, Майрон не предупреждал, что собрался брать протеже. Хотя… с чего бы