Император ярости - Джаггер Коул

Мой голос трескается.

— Да. Очень сильно.

— Да, хорошо. Тогда найди ее. Найди наши найденные семьи…

Его глаза начинают закрываться. Слова становятся невнятными, когда морфин берет верх.

— Семья не обязательно должна быть кровной, — бормочет Исаак. — Семья — это то место, которое ты называешь домом.

Это поражает меня, как только он отключается.

Семья — это то место, которое ты называешь домом.

Я вскакиваю с места и мгновенно бросаюсь к двери.

Думаю, я знаю, куда этот психопат ее забрал.

Воздух холодный и тяжелый, когда я выхожу из внедорожника в тишину норвежской ночи.

Я не спал тридцать два часа. Измотан, растрепан, и мне, черт возьми, нужен душ.

Темнота и жуткий туман поглощают пейзаж вокруг меня. Ветер воет сквозь деревья, отголоски места, куда я клялся никогда не возвращаться.

Ферма на краю черного озера, окруженная черным лесом.

Лагерь моего деда, место рождения почти каждого кошмара, который я ношу с собой с того дня, как убил этого ублюдка и сбежал в те самые леса.

Земля пуста и заброшена, фермерский дом и сарай поднимаются из призрачного лунного света, как сломанный памятник всему, что я так старался похоронить. Я делаю глубокий вдох, резкий, горький холодный воздух режет легкие.

Прошло двадцать лет с тех пор, как я последний раз ступал сюда. Двадцать лет с тех пор, как я видел, как умер Филип, сломался и набросился на Каспера.

Но я знаю Йонаса. Я знаю, как работает его извращенный ум. Если он держит Фрею и Хану где-то, возможно, и Кира тоже здесь.

Должно быть.

Сначала проверяю дом. Он темный и наполовину поглощен природой, с обрушившейся крышей с одной стороны и тем, что выглядит как остатки лагеря сквоттеров10 в том, что когда-то было кухней. Лестница на второй этаж почти исчезла, но ясно, что там ничего нет, кроме птичьего помета и демонов.

Подвал вызывает новую волну тошноты, когда я стою посреди пустого пространства, глядя на зарубки, которые слишком хорошо помню на одной из рушащихся опорных балок.

Крюк на стене, где когда-то висело деревянное весло с вырезанной свастикой и орлом, чтобы оставлять отпечатки ненависти на коже.

Моя кровь, пятна на полу — выцветшие, но все еще там, спустя все эти чертовы годы.

Но это все, что я нахожу в этом проклятом подвале: кровь, пыль и призраки моего прошлого.

Нет Фреи. Нет Ханы. Нет Кира.

Снаружи я открываю дверь сарая, скрип дерева эхом разносится в мертвой тишине. Мои шаги громко отдаются на земляном полу, пока я пробираюсь сквозь тени, сердце колотится в груди.

Больше воспоминаний обрушиваются на меня, как удары — жестокие «уроки» Каспера… невинные глаза Филипа, полные ужаса… и Йонас, всегда наблюдающий, его лицо искажено смесью восхищения, страха и возбуждения, пока Каспер изрыгал свою больную, ненавистную догму.

Я смотрю на то место, где умер Филип, где Каспер сломал его безвозвратно. До сих пор слышу его крики, до сих пор вижу, как его тело сгибалось под кнутом Каспера — а затем, минуты спустя, как Йонас смотрел на меня, когда я проткнул Каспера вилами.

Я иду через сарай, сердце опускается все ниже с каждым шагом.

Их здесь нет.

Я в ярости на себя за то, что подумал, что это будет так просто. Что Йонас, из всех возможных мест, приведёт их именно сюда, когда я ищу их.

Безнадежность оседает в груди, густая и удушающая, когда я понимаю, что у меня нет ни малейшего понятия, где еще в этом мире Йонас может их прятать.

Образ Фреи, запертой и кричащей, грызет меня изнутри. Мысль о ней в руках Йонаса, о том, что он может с ней сделать, разрывает меня, как лезвие.

Я никогда раньше не испытывал такого страха. Даже в детстве, когда жестокость моего деда угрожала сломать меня.

Это… Это другое. Это парализует.

И впервые за многие годы я чувствую себя совершенно потерянным.

44

МАЛ

Я почти не спал последние три дня.

Не могу. Не пока Фрея и Хана все еще в заложниках.

Я вернулся в Киото, глаза мутные, пока смотрю на монитор компьютера, проверяю и перепроверяю записи с сотен камер видеонаблюдения в ту ночь, когда Фрею и Хану похитили. Мне хотя бы удалось немного сузить поиск: они пили коктейли в баре на улице Киямати, и квитанция с кредитной карты дает мне время и место для начала. Но даже так, это как искать иголку в чертовом цифровом стоге сена.

Я ищу что угодно — любой намек на движение, любой знак их присутствия. Мои руки дрожат, пока я проматываю записи, глаза горят от напряжения.

Это никуда тебя не приведет, — мрачно думаю я.

Фрея — та, кто бы преуспел в этом, и все же она та, кто пропал.

Ирония не ускользает от меня.

Я был уверен, что они на ферме. Но это был тупик. Мы пытались отследить телефон Йонаса, чтобы узнать, можем ли получить географическое местоположение по последнему сигналу его телефона. Но он либо выключил его, либо уничтожил после последнего звонка мне, так что отследить невозможно.

Дверь скрипит. Анника входит, ее лицо бледное, под глазами темные круги. Она так же измотана, как и я. Она тоже почти не спала.

Кензо не лучше. Хотя он справляется со своим беспокойством, прочесывая весь Киото, как маньяк. По всему городу распространились слухи, что Мори-кай на тропе войны, так что он не встречает сопротивления.

Но мы все еще не можем их найти. Три чертовых дня спустя, и мы не можем. Найти. Их.

— Мал, — мягко говорит Анника, подходя ко мне. — Тебе нужно отдохнуть.

Я не отвечаю, просто продолжаю прокручивать записи, кадр за кадром. Каждая секунда, которая проходит, — это еще одна потраченная впустую секунда, еще одна секунда, когда Фрея в опасности.

— Мал, серьезно. Ты не можешь продолжать в таком ритме.

— Я должен, — резко отвечаю я, не скрывая раздражения в голосе. — Я должен их найти.

Черт. Раскаяние накрывает меня, когда я оглядываюсь и вижу боль в ее глазах.

— Прости, — бормочу я. — Я просто… Должен продолжать искать.

Анника слабо улыбается.

— Ты не будешь полезен Фрее, если свалишься с ног, — шепчет она. — Пожалуйста. Пусть кто-то другой посмотрит, пока ты отдохнешь.

Я опускаю голову.

— Может быть.

Дверь снова открывается, и Такеши врывается, неся пару кружек кофе. Его обычная