Хрупкий побег - Кэтрин Коулc

— Мам? — голос Луки стал почти неразличимым.

— Да, малыш.

— Люблю тебя.

У меня сжалось сердце.

— Я люблю тебя сильнее, чем пчелы любят мед.

Лука ничего не ответил — сон все-таки победил. Каждый вечер у нас был один и тот же ритуал: книжка, а потом бесконечные вопросы, которые становились все тише и реже, пока не прекращались совсем.

Но даже когда я была до предела вымотана, я ловила каждую секунду этого времени. Потому что знала — они не вечны.

Я наклонилась над Лукой и провела пальцами по его светло-русым волосам — вылитый Роман. А вот глаза у него мои — редкий сине-зеленый оттенок, почти бирюзовый. Роман когда-то сказал, что именно они его сразили наповал.

Иногда мне хотелось, чтобы у меня были ничем не примечательные глаза. Тогда бы Роман прошел мимо. Но тогда у меня бы не было Луки. А он — подарок всей моей жизни.

Я медленно поднялась на ноги, затаив дыхание, вдруг он шевельнется. Но нет — его крошечная грудная клетка спокойно поднималась и опускалась, пока он не всхрапнул тихо и по-детски. Улыбка скользнула по моим губам.

Теперь можно было приступать к уборке. Только в такие моменты, когда Лука уже без сознания, мне удавалось пройтись с тряпкой и шваброй. В противном случае я таскалась за маленьким ураганом, который разбрасывал игрушки, книжки и пазлы. Или думал, что может кататься по только что вымытому полу, как по катку.

Я взяла тряпку, которая стояла у двери, и начала протирать крохотную комнату. Когда жизнь была хорошей, детская Луки была в четыре раза больше. До того как все рухнуло.

Но дело было не в размере комнаты. Я скучала по тому, какой у нас была семья. По тому, каким отцом был Роман. Он шутил, рассказывал сказки перед сном... До тех пор, пока не начал падать в пропасть опиоидов, из которой уже не выбрался.

Я посмотрела на левую руку, туда, где раньше было кольцо. Линия осталась. Может, она навсегда — след от того, что было утеряно. Или чего, возможно, никогда и не было.

Роман вроде бы теперь старался. Посещал программу, держался. Но слишком многое было разрушено, чтобы склеить обратно — по крайней мере, для меня. Но я всё ещё надеялась, что он сможет стать тем отцом, которого заслуживает Лука.

Я провела тряпкой по фигуркам супергероев и роботу. По футбольному мячу, который подарил Лука папа — до сих пор екало внутри, ведь именно спортивная травма в свое время затолкала Романа на темную дорожку. Затем я прошлась по фотографиям — старым, где мы втроем, и новым, где только я и Лука.

Остановилась у комода с кубиками, куда складывались все игрушки Луки. Закинула туда парочку валявшихся и нахмурилась, заметив шнур зарядки, свисающий с ящика. Наверное, выпал, когда Лука что-то доставал. Он закатит истерику, если завтра утром не найдет планшет — он всегда смотрит что-то в автобусе по пути в школу.

Открыла ящик — планшета нет. Черт.

Быстро выдвинула все ящики по очереди. Ничего. Он был не особенно дорогой, но мне пришлось копить на него неделями. Я бросилась к тумбочке у кровати — пусто.

Невесомое беспокойство пронеслось внутри, и я закрыла глаза. Это ощущение — слишком знакомое. Пропавшие ценные вещи. Обвинения Романа, что я небрежная и все теряю. Но это никогда не была моя вина. Он просто закладывал их ради дозы.

Я выпрямилась и мысленно велела себе не паниковать. Наверное, планшет просто затерялся под подушкой на диване или в моей сумке-тоуте, где я таскаю все необходимое на день. Я вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Я отдала Луке спальню, а себе устроила откидную кровать в общей зоне. Это было самым разумным решением. А значит, мои вещи и немногочисленные ценности хранились где придется — в шкафу в прихожей, в старом буфете, купленном на распродаже и отреставрированном мной, даже в кухонном шкафу.

Я быстро оглядела крошечную квартирку. Планшета нигде. Подушки на диване — пусто. И тут я увидела: один из ящиков в буфете приоткрыт.

На этот раз я почувствовала не тревогу, а тошноту. Настоящую, с подкатывающей к горлу желчью.

Я кинулась к буфету и выдвинула ящик. У меня не было дорогих украшений. Все, что когда-либо дарил Роман, давно было продано — им ради облегчения, мной ради выживания. Все, что оставалось — бижутерия для работы.

Единственное по-настоящему ценное — ожерелье моей бабушки. Без камней, но из настоящего золота. Медальон с изображением пчелки — символ слов, которые она всегда повторяла дедушке и мне: «Люблю тебя сильнее, чем пчелы любят мед». Внутри — фото бабушки с дедом перед его отправкой на Вторую мировую. Это фото — настоящая драгоценность. Там была запечатлена любовь. Та, о которой я мечтала, но так и не испытала.

Я потянулась к задней части ящика, нащупала коробочку и чуть глубже вдохнула. Открыла и мир рухнул.

Медальона внутри не было.

За весь день Роман провел у нас тридцать минут. Этого оказалось достаточно.

Я никогда не оставляла Луку с ним без присмотра. Проверяла зрачки, когда он приходил — раньше я бы и не подумала делать такое. Сегодня он выглядел нормально. Был рад видеть сына. Был вежлив со мной.

Но ожерелье пропало.

Я снова и снова прокручивала в голове тот визит. Угощение, которое я поставила перед ними, пока Лука болтал о школе и показывал Роману видео про хоккей на планшете. А потом позвонил мой менеджер из ресторана, и я вышла в комнату Луки буквально на пять минут, чтобы ответить.

Пять минут. Пять минут полной свободы для Романа в моей квартире.

Я была такой дурой. Если последние годы чему-то меня и научили, так это тому, что я не могу себе позволить никому доверять. Горячие слезы обожгли глаза, пальцы сжались на пустой коробочке. Видимо, этот урок я еще не до конца усвоила.

В дверь постучали. Я поспешно вытерла лицо. Это должна была быть Мэрил, мы собирались смотреть очередную подростковую драму про любовный треугольник: вампир, оборотень и наивная человеческая девушка. Но наивной оказалась я.

Я бросилась к двери, стараясь изобразить бодрое настроение — если Мэрил узнает, что Роман опять влез в мою жизнь, она устроит мне разнос. Я щелкнула замком, не заглянув в глазок, и распахнула дверь.

— Извини, я...

Слова замерли на полуслове, когда я увидела двух громил в дверном проеме. Живя в не самом благополучном районе,