Код любви на кофейной гуще - Анна Светлова

Кирилл сам перевернул обложку. Его пальцы — длинные, с аккуратными ногтями — осторожно перелистывали страницы. Взгляд — внимательный, цепкий — изучал каждый рисунок. Я затаила дыхание.

— Это... впечатляет, — произнёс он наконец. — У вас есть стиль. И особое видение.

Щёки вспыхнули от неожиданной похвалы.

— Это просто наброски, — пробормотала я, опустив глаза.

— Не скромничайте, — Кирилл задержался на эскизе многоярусного торта с необычным декором. Его пальцы едва касались бумаги, словно боялись спугнуть нарисованное чудо. — Это можно воплотить?

— Теоретически да. Практически — нужна специальная форма и оборудование.

— Которого у вас нет.

— Которого у меня нет, — эхом повторила я, чувствуя горечь в голосе.

Чет Бейкер уступил место Майлзу Дэвису. Мелодия стала глубже, насыщеннее, обволакивая пустую кофейню.

— Знаете, — Кирилл отпил кофе, — в дизайне есть понятие «пустое пространство». Место, которое намеренно оставляют незаполненным, чтобы всё остальное дышало.

— И к чему вы это говорите? — я подняла взгляд.

— К тому, что иногда нужно оставить пространство для мечты. Не заполнять жизнь компромиссами.

Его слова кольнули что-то глубоко внутри. Я отвернулась, делая вид, что протираю кофемашину, хотя она и так сияла чистотой.

— Легко говорить, когда есть выбор, — мои пальцы сжали тряпку сильнее, чем нужно.

— Выбор есть всегда, — Кирилл подошёл ближе. Запах его одеколона — древесный, с нотками цитруса — окутал меня, смешиваясь с ароматом свежесмолотого кофе. — Просто не всегда мы его видим.

Я обернулась и замерла. Лицо Кирилла оказалось неожиданно близко. В его глазах отражались тёплые огоньки ламп, а в глубине зрачков — что-то ещё, чему я не решалась дать название.

— А вы всегда делаете правильный выбор? — спросила тихо, почти шёпотом.

— Нет, — он покачал головой. — Но я пытаюсь.

Молчание повисло между нами. Не неловкое, а звенящее, наполненное чем-то невысказанным. Я слышала его дыхание, ровное и спокойное, в отличие от моего.

— Расскажите о своём любимом проекте, — попросила, нарушая тишину, чтобы скрыть внезапную дрожь в руках.

Кирилл улыбнулся — на этот раз по-настоящему, всем лицом, морщинки собрались в уголках глаз.

— Это была квартира для пожилой пары. Они прожили вместе пятьдесят лет и хотели место, где каждая деталь напоминала бы об их истории.

— И что вы сделали? — я невольно подалась вперёд.

— Создал стены из воспоминаний. Буквально. Встроил в интерьер их старые фотографии, письма, билеты с концертов. Каждый уголок рассказывал часть их истории.

Его глаза загорелись, когда он говорил об этом. Я поймала себя на мысли, что хочу увидеть эту квартиру.

— Звучит волшебно, — прошептала, представляя эту квартиру.

— Когда они впервые вошли в готовое пространство, женщина заплакала, — продолжил Кирилл, и его голос стал мягче. — Сказала, что теперь может умереть спокойно, потому что их любовь останется жить в этих стенах.

Под рёбрами заныло, будто кто-то вставил в грудную клетку витринное стекло из моих эскизов — красивое, холодное, хрупкое. Я отвела взгляд, боясь, что он увидит в моих глазах непрошеную влагу.

— А у вас есть такое место? Где живут ваши воспоминания? — спросила, перебирая пальцами край фартука.

Кирилл помолчал. В тишине отчётливо слышалось, как снегопад за окном постепенно стихает.

— Нет, — ответил он наконец. — Моя квартира функциональна. Красива. Но в ней нет истории.

— Почему?

— Потому что историю нельзя создать в одиночку, — ответил просто, и эти слова повисли между нами, тяжёлые и значимые.

Ветер за окном уже не завывал так яростно. Время, казалось, замедлилось, а потом вдруг рвануло вперёд.

— Мне пора, — Кирилл взглянул на часы. Его длинные пальцы скользнули по циферблату. — Спасибо за кофе. И за компанию.

— Вам спасибо, — я закрыла альбом, прижала к груди как щит. — За... оценку моих работ.

Кирилл собрал вещи, застегнул сумку для ноутбука. Каждое его движение казалось значимым, словно я смотрела фильм в замедленной съёмке. У двери он обернулся, и наши взгляды встретились через пустоту кофейни.

— Знаете, Вера, иногда нужно просто сделать первый шаг. Остальное приложится.

— К чему вы это говорите? — сердце застучало быстрее.

— К вашей кондитерской, — улыбнулся. — Подумайте об этом.

Когда дверь за ним закрылась, я прижалась лбом к прохладному стеклу. Силуэт Кирилла растворился в сумерках, но ощущение его присутствия осталось — как запах дорогого одеколона, как привкус несказанных слов на губах, как тепло от случайного соприкосновения пальцев.

Майлз Дэвис закончил композицию. Наступила тишина, звенящая и полная.

Я открыла альбом на последней странице. Пустой лист смотрел на меня белизной нетронутого снега, вызывающе и обещающе. Пальцы сами потянулись к карандашу. Я начала рисовать — новый эскиз, новую мечту. Но почему-то вместо многоярусного торта на бумаге проступали очертания мужского лица с внимательными глазами и едва заметной улыбкой в уголках губ.

И впервые за долгое время я не стала стирать то, что нарисовала.

Глава 10. Полка, осколки и почти поцелуй

Грохот разорвал тишину кофейни, словно выстрел. Я вздрогнула всем телом, блокнот выскользнул из пальцев, а сердце подпрыгнуло к горлу. Деревянная полка — та самая, что давно угрожала своим видом — рухнула, превратив фарфоровые чашки в белоснежное крошево на полу.

— Чёрт! — выдохнула я, прижав ладонь к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Осколки хрустели под ногами, когда я подошла ближе. Ржавые шурупы, наконец, сдались, устав держать тяжесть нашей посуды. Запах кофе смешался с пылью.

— Вера, что за шум? — Маша выглянула из кухни, вытирая влажные руки о фартук. Её глаза расширились при виде разгрома.

— Полка не выдержала, — я обвела рукой осколки. — Половина чашек превратилась в воспоминания.

— Я же предупреждала эту скупердяйку, — Маша поджала губы. — Крепления дышали на ладан ещё с осени.

Я присела на корточки, оценивая потери. Шесть чашек разлетелись вдребезги, ещё две с отколотыми краями — как раненые солдаты, непригодные к службе. Десяток уцелевших для капучино — капля в море дневного потока кофеманов.

Телефон Маргариты Викторовны ответил после первого гудка.

— Что стряслось, Вера? — её голос звучал раздражённо, будто я прервала что-то важное.

— Полка рухнула. Восемь чашек разбились, — отчеканила я, глядя на белые