Охота на Трясогузку - Алиса Перова

— Не понял… в каком смысле — ребёнок? Мать, ты что, беременна?

— Ну… так вышло, — едва слышно прошелестела Настя.

— Одурела совсем⁈ — взревел Алекс. — Забыла, сколько тебе лет? Да тебе полтинник скоро, а ты всё не успокоишься!

Настя хотела возразить — напомнить, что ей только сорок четыре и что выглядит она очень молодо, но каждое слово Алекса жалило, будто плетью, отчего Настя вздрагивала и жмурилась. А сын продолжал лютовать:

— Ты что, не знаешь, как решаются такие проблемы, или в вашей дыре нет нужных врачей? Ни хрена себе новость от мамочки — да это пиздец называется! Бабка на сносях! Я такое даже сказать никому не смогу, опозорюсь только. Слышь…

Но Настя ничего уже не слышала — съёжившись и зажав рот ладонью, она горько плакала. И даже не заметила, когда сын сбросил вызов. Её любимый сыночек…

Новый вызов Настя тоже услышала не сразу, а когда увидела, кто звонит, и вовсе впала в истерику и никак не могла объяснить своему испуганному и взволнованному мужу, где именно она находится. Но Анастасио обещал её найти. Её любимый, добрый и самый лучший на свете мужчина обязательно её найдёт и спасёт.

Опустошённая, уставшая и опухшая от слёз, Настя извлекла из сумочки сигарету и приложила к губам. Прикурить было нечем, да и незачем — вряд ли такое успокоительное будет действенным. Огонёк у кончика сигареты вспыхнул неожиданно. Настя вздрогнула и с удивлением посмотрела на мужчину, услужливо протягивающего зажигалку. Надо же, мечты сбываются… да всё не те — пустые, глупые.

Ох, да какие сигареты, что же она, дура, творит⁈ У неё ведь ребёночек будет, их с Анастасио драгоценный плод любви, их маленький… имя мгновенно вспыхнуло в голове — Доменико. Доменико Ла Роса — какая прелесть!

— Спасибо, я не курю, — произнесла Настя на ломанном сицилийском.

Она отбросила сигарету и от досады на себя даже ножкой притопнула, отчего каблук, и так державшийся на честном слове, окончательно отвалился.

А в следующий миг маячивший перед ней мужик тоже куда-то улетел, а на его месте материализовался взъерошенный Анастасио. Как же он, бедный, испугался! Как он ощупывал, гладил и целовал свою любимую Настеньку, какие нежные слова ей шептал, сколько всего обещал!.. А потом подхватил свою драгоценную ношу и на руках понёс в машину, и ласково шептал что-то, о чём-то спрашивал…

А Настя молча прижималась к нему, такому родному и надёжному, и тихо плакала… от счастья.

* * *

Спустя неделю

Дорогие дети!

Настя перечитала написанное, и от такого вступления аж во рту стало сухо. Она зачеркнула текст и отпила из высокого запотевшего стакана глоток холодного кисленького морса. Это свекровь подсуетилась — прямо Настеньке в спальню доставила. Теперь Роза носится со своей беременной невесткой, как с писаной торбой. Ох, да что там свекровь — всё семейство пребывает в диком экстазе и сдувает с Насти пылинки. А уж какой праздник закатили — прямо пир на весь мир. Настик, дурачок, готов был всю Сицилию напоить.

Благостно улыбаясь, Настя решительно смяла тетрадный лист, взяла чистый и начала писать заново:

Любимые мои деточки!

На глаза Насти навернулись слёзы (какой же она стала сентиментальной!). Но они ведь и правда любимые — её девочки. Целую неделю Настя порывалась позвонить детям и рассказать свою новость, но после неудачной попытки с Алексом так и не отважилась. Больше всего она боялась реакции Шурочки и, помаявшись, решила изложить своё признание на бумаге — так ведь намного проще. А письмо она вложит в большую коробку с гостинцами (её щедрый Настик на радостях накупил девчонкам целую гору подарков). Настя с любовью и гордостью погладила эту самую гору и снова склонилась над письмом.

Как же сильно я по вам соскучилась, мои девочки и мальчики

!

«Да хрена лысого — по мальчикам пусть их мамаши скучают», — подумала Настя и переписала начисто уже без мальчиков.

Родные мои, я очень хочу, чтобы вы все прилетели ко мне в гости. И для этого есть отличный повод — сестра Настика, старая жопастая калоша, в июле выходит замуж (нашёлся какой-то несчастный дурень). Вы даже не представляете, какие красивые, вкусные и весёлые на Сицилии свадьбы. Дети мои, вы обязаны это увидеть, ощутить и продегустировать. Кстати, Степашка могла бы здесь снять шедевральный фильм. А какие великолепные получатся фотографии! Прилетайте, мои сладкие птички, я вас с нетерпением жду!

Настя всхлипнула, промокнула платочком вновь набежавшие слёзы и продолжила:

Шурочка, у тебя ещё совсем небольшой срок, и я уверена, что путешествие тебе нисколько не повредит.

Аюшка, солнышко моё, я знаю, что ты очень занятая девочка, но, надеюсь, что ты сумеешь выкроить несколько дней для своей непутёвой мамы. Поверь, я очень этого хочу!

Внезапно прервав написание, Настя перечитала последние строки и прислушалась к себе, а убедившись, что она действительно этого хочет, быстро нырнула в памятку телефона, где были записаны имена Айкиных детей. Ага — вот они!

Доченька, и обязательно привези моих внучек, Кирюшу и Лиечку. Хочу поцеловать их маленькие носики.

Сейчас Настя и правда была готова расцеловать этих пипеток, всё же, как ни крути, а они — родные кровиночки. Ох, но «внучки» — какое же страшное слово! Ну да ладно, бумага всё стерпит. И Настя быстро приписала:

Девочки, и не забудьте привезти своих мальчиков, Вадюшу, Кирюшу и Геночку.

Да, вот так будет правильно! Пусть все приезжают, а она, Настя, с радостью и гордостью примет своих детей даже с их мужиками, и пусть сицилийские клуши полюбуются и лопнут от зависти. А Настя, если понадобится, ещё четверых родит, и вот тогда… — она хищно улыбнулась и сжала кулак — вот здесь у неё все будут. Ведь «сицилийская мамочка» — это не просто статус, а самая могущественная сила, перед которой бледнеет и меркнет любая мафия, и даже отъявленные головорезы преклоняются в благоговейном трепете перед материнским авторитетом.

Настя залпом допила свой морс, тяжело вздохнула и перешла к главному сюрпризу…

* * *

Май, Воронцовск

Сёстры (в недавнем прошлом Скрипки)

В Воронцовске бушевала весна. На летней площадке маленькой уютной кофейни «Гейша» все столики были заняты, и за одним из них над письмом склонились три девичьи головки — огненно-рыжая, золотисто-пшеничная и иссиня-чёрная.

«Трындец!» — в который раз подумала Айка, вглядываясь в уже знакомые строчки, и сбросила на сестёр бомбу: