P.S. Я тебя ненавижу - Лорен Коннолли

почему улыбка Джоша становилась шире. Я так старалась держаться подальше, когда они были рядом, что даже не осознавала, что они редко приходили к нему вместе.

Я всегда думала, что ухожу до того, как появляется другой. Никогда не задумываясь, что Розалин приходила не к Дому, а к Джошу. Чтобы провести с любимым человеком как можно больше времени.

Потому что его последний день приближался, и она это знала. Но хотела ещё один день — столько раз, сколько это было возможно.

— Один день, — шепчу я, уткнувшись в грудь Дома. — Хороший бы вопрос оставил нам Джош. Что бы мы сделали, если бы у нас был только один день? Если бы наше будущее было таким же ограниченным, как его?

Рука Дома скользит к моей шее, но он не заставляет меня смотреть на него, просто медленно поглаживает большим пальцем мою линию роста волос.

— Если бы у меня был только один день, — говорит он, — я бы не позволил тебе стоять у моего дома и так и не зайти внутрь.

Я замираю.

— Я так не делаю.

Он издаёт тихий, но подозрительно весёлый хмык.

— Я так не делаю… часто, — признаю я. — Это просто быстрый взгляд. Когда я случайно оказываюсь поблизости. Ты, наверное, путаешь меня с кем-то.

— У тебя ярко-красный дождевик и резиновые сапоги с узором пазла. Так что перепутать сложно.

Чёрт.

— Это очень популярный стиль.

Грудь Дома вздрагивает от смеха, и я невольно улыбаюсь. Он вздыхает так глубоко, что это ощущается, будто душа вырывается наружу. Его свободная рука находит мою, сплетает наши пальцы.

— Если у меня остался один день. Или тысяча. Я хочу, чтобы в каждом из них была ты.

Перед глазами всплывает лицо Розалин, её смесь печали и умиротворённости, когда она говорила о Джоше.

— Я не боюсь дней, в которых есть ты, — шепчу я. — Я боюсь тех, в которых тебя может не быть.

— Ты думаешь, что я уйду? — спрашивает он.

— Или умрешь.

Признание настолько тихое, что я удивляюсь, что он вообще его слышит. Но я знаю, что он услышал, потому что его дыхание прерывается.

— Я не могу обещать, что не умру, Мэдди. Но я клянусь, пока я жив, я всегда буду любить тебя. И я думаю, тебе бы понравилось, если бы я любил тебя близко.

Я сдавленно смеюсь. Приподнимаюсь на локтях, опираясь на его грудь, и смотрю на него сверху вниз.

— Насколько близко? — спрашиваю я небрежно, полностью перенося своё тело на его. Наклоняюсь вперёд, оставляя между нашими лицами всего пару сантиметров. — Вот так?

Глаза Дома вспыхивают. Он ухмыляется.

— Ближе.

— Ближе? — Я придвигаюсь ещё немного, пока наши носы не соприкасаются, а губы не оказываются на расстоянии дыхания. — Вот так?

Дом издаёт низкий, вибрирующий звук, и я чувствую, как он перекатывается по его груди, отдаваясь у меня внутри. Он сжимает ладонями мою задницу, прижимая меня к себе.

— Ближе.

— Ещё чуть-чуть — и ты окажешься внутри меня.

Я хотела пошутить, но голос выходит таким хриплым, что мне, возможно, понадобится ингалятор. Слишком долго я не была так тесно сплетена с Домиником Перри.

И вдруг понимаю: если бы он сейчас провёл пальцами между моих ног, я бы не почувствовала страха. Только желание. Потому что каждой клеткой я знаю — он прикоснулся бы ко мне, потому что хочет. Потому что любит.

— Скоро, — бормочет он, убирая руку с моей задницы и обхватывая меня за талию. — Дай мне один день.

Я моргаю.

— Что?

— Один день. Завтра. Дай мне один день, чтобы любить тебя. А в конце дня решишь, дашь ли мне ещё один.

Я понимаю, что он делает. Берёт на себя всю неопределённость. Даёт мне осторожную версию любви, которую, как он считает, мне нужно принять.

И это делает мой ответ лёгким.

— Нет.

Он хмурится, и это заставляет меня улыбнуться. Я наклоняюсь и целую его в нос.

— Я люблю тебя. Я не хочу один день. Я хочу все.

Его тело напрягается, он застывает, будто превращаясь в статую подо мной.

— Мэдди?

Моё имя — хриплый вопрос в его горле.

Я закатываю глаза нарочито громко.

— Перестань говорить моё имя. Я одна на этом крыльце. С кем ещё ты мог бы разговаривать? Просто скажи, что хочешь сказать.

Дом смеётся вполголоса, почти стонет.

— Я люблю тебя.

И он принимает.

— Все твои дни — мои.

Наконец, он притягивает мою голову к себе и целует так, что воздух пропадает.

Когда он отстраняется, его ладони всё ещё держат моё лицо.

— Ты плачешь.

— Да? — Я провожу пальцами по щекам, ощущаю влагу. Потирать пальцами слёзы — странное чувство, но я улыбаюсь. Затем опускаю руку и смотрю на него сверху вниз. — Счастливые слёзы.

Эпилог

Несколько лет спустя

Мы берём с собой людей, которых любил Джош, повсюду.

Купаемся в Рехоботе.

Проходим через Каньон Дисмалс.

Заходим в Чернила Долго и Счастливо — теперь у всех нас на запястьях есть частица любви Джоша.

Бродим по полям лаванды.

Исследуем город-призрак в пустыне.

Мы устраиваем автопутешествие через обе Дакоты, в этот раз проезжая весь маршрут целиком. Я справляюсь с походом по Бэдлэндс на своих ногах, почти не задыхаясь, наслаждаясь видами.

И на Зачарованном шоссе у меня появляется шанс исправить свою ошибку. Потому что у меня больше, чем один день, а значит, есть время для второго шанса.

Второй поход в Айдахо оказывается таким же сложным, как и первый, но никто не жалуется на мой более медленный темп. А когда Адам в очередной раз предлагает донести меня на спине, Дом швыряет ему в голову снежок.

И в этот раз, когда мы садимся в самолёт, летящий в Национальный парк Денали, все места заняты людьми, которые любят Джоша Сандерсона.

Кроме пилота — его мы не знаем.

Розалин, Адам и Картер присоединяются к нам с Домом, чтобы снова пройти по всем координатам. Мы читаем им письма. Плачем вместе. Смеёмся вместе.

Мы говорим привет моему брату.

И прощай.

На каждом из наших путешествий мы делаем новые снимки, и лучшие из них превращаются в пазлы, висящие в рамках на наших стенах — как и коллекция, которую Дом и я начали собирать с первых поездок. Мне больше не мешают неловкие выражения лиц на ранних фотографиях, потому что теперь я знаю: он любил меня на каждой из них.

И признаю, что часть меня любила его тоже.

С моим новым намерением давать людям второй шанс, перед