Обманный бросок - Лиз Томфорд

– Ты хочешь, чтобы я тебя развернул? – спрашивает Исайя, с трудом переводя дыхание. – Ты пропустишь салют.

Стоя спиной к пирсу, я поднимаю глаза и говорю:

– Это единственное шоу, которое я хочу посмотреть сейчас.

– Боже, – выдыхает он, скользя ладонью по моей голове. – Ты лучшая девушка.

– Твоя единственная девушка, – поправляю я.

– Ты абсолютно права.

Расправив плечи, не пытаясь скрыть ни единой детали своей фигуры, я позволяю ему брать меня. Вряд ли я когда-нибудь снова испытаю неуверенность по поводу своей груди. Если меня угораздит вновь задуматься об этом, я буду вспоминать, как пульсировал его член, как он стиснул зубы, кончая. Как простонал мое имя, когда горячие струи спермы брызнули мне на шею и подбородок.

Его член все еще подрагивает, изливаясь до последней капли, и с губ Исайи слетает стон… Боже, я никогда не забуду этот звук.

Скрестив руки на стекле, Исайя опускает голову на предплечья. Его грудь вздымается, и он возвышается надо мной.

– Черт, это было круто, – выдыхает он, не сводя с меня глаз.

Глядя ему в глаза, я собираю его сперму со своей шеи и обмазываю ею сосок, лаская себя, пока он смотрит голодными карими глазами.

– Господи, Кенни… Клянусь, если бы я уже не был женат, то, черт возьми, женился бы на тебе.

Я прикусываю губу, улыбаясь:

– Взаимно.

33

Исайя

– Если тебе все еще больно, я могу попробовать поработать над этим позже.

Я с интересом приподнимаю брови, выпрямляясь на массажном столе.

– Прекрати думать обо всяких пошлостях, Родез! – Кеннеди стоит между моих раздвинутых ног и полиэтиленовой пленкой обматывает мой торс по диагонали, чтобы прикрепить пакет со льдом. – Если плечо все еще будет беспокоить, когда ты вернешься домой, я приду и сделаю перевязку перед сном.

– А что, если мой член все еще будет болеть, когда я вернусь домой?

– У тебя есть две руки.

Приоткрыв рот, я обхватываю ее за бедра и притягиваю ближе.

– Мы понимаем, – ворчит Монти. – Вы влюблены друг в друга. Но как насчет профессиональной этики?

– Очевидно, они не очень-то следуют этому правилу. – Риз входит в тренажерный зал. Сегодня она на высоких каблуках и в юбке-карандаш. – Эммет, мне нужно с тобой поговорить. Пройдем в твой кабинет?

Она проходит в кабинет, и ее светлые волосы подпрыгивают при каждом шаге. Монти стоит, скрестив руки на груди, как будто у него есть возможность не следовать за ней. Он глубоко вдыхает через нос, вспоминая, что хочет сохранить работу, и следует за ней, закрывая за собой дверь.

– В чем дело? – спрашивает Кеннеди.

– Я не знаю, но в последнее время у него паршивое настроение. Риз постоянно напоминает ему о том, что в следующем году его контракт заканчивается.

– Они не станут избавляться от Монти. С тех пор, как он стал полевым менеджером, у вас хорошие результаты. Даже отличные! И все его любят.

– Все, кроме нее. И, начиная со следующего года, значение будет иметь только ее мнение.

Кеннеди убирает рулон с полиэтиленовой пленкой, и на ее губах появляется милая улыбка.

– Ты в восторге от этого, да?

– Не потому, что ей не нравится Монти. Но я с нетерпением жду, когда Риз займет это место. Если мы посмотрим на ситуацию с положительной стороны, то я стану работать на первую в истории ГБЛ женщину – владельца команды.

А сама Кеннеди должна была стать первой женщиной – главным врачом команды.

И снова это противоречивое чувство! Да, она остается здесь. Мы можем продолжать делать то, что начали. Но при этом моя любимая упустила возможность, которой ждала всю жизнь…

– Родез! – окликает Сандерсон, другой спортивный тренер. – Тут кое-кто в коридоре хочет тебя видеть.

Я в замешательстве оглядываюсь на Кеннеди.

– Кто это? – спрашивает она.

– Это… – Сандерсон колеблется. – Дин Картрайт.

Я разражаюсь смехом.

– А-а. Да ни за что!

– Исайя!

– Кенни, я и пальцем не тронул его во время сегодняшней игры. Мне придется с ним столкнуться еще в двух матчах этой серии. Ты не будешь спать в моей постели, пока он здесь. Чего еще ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы вы поговорили.

Она твердо стоит на своем, не отводя взгляда. Меня и так раздражает, что вчера вечером Кеннеди осталась у себя, чтобы провести время с ним. А теперь он хочет со мной поговорить?

Я хочу закричать «нет». К черту этого парня! Но действительно не знаю, как отказать этой девушке. Никогда не знал.

– Хорошо, – фыркаю я. – Но в качестве благодарности от тебя я принимаю только сексуальные услуги.

С легкой усмешкой на губах Кеннеди качает головой и уходит, чтобы заняться моим товарищем по команде.

С пакетом льда и в одних шортах я выхожу из тренажерного зала и вижу Дина, который ждет меня, прислонившись к стене.

– Что? – спрашиваю я, держась в своей части коридора, ближе к двери, чтобы иметь возможность уйти, как только он скажет какую-нибудь глупость, которая мне точно не понравится.

Дин откашливается.

– Я должен извиниться.

Это заставляет меня резко повернуть голову в его сторону, приподняв бровь.

– Кеннеди меня отчитала. Она узнала подробности нашего маленького детского соперничества.

Узнала?

Я пытаюсь изобразить безразличие.

– Ну, я ей ничего не говорил.

– Я бы не стал тебя винить, если бы ты это сделал.

Повисает тяжелая пауза. Дин сосредоточенно смотрит на ковер у себя под ногами, ему явно не по себе.

– По правде говоря, я был говнюком.

– И все еще им остаешься.

Он предупреждающе смотрит на меня.

– Да, иногда я злюсь, но в детстве был зол постоянно и срывался на тебе. Так что… прости.

– И каково тебе извиняться?

– Отвратительно.

– Ну, на самом деле меня это уже не волнует, так что неважно.

– Нет, волнует, – говорит он. – И это правильно. Я вел себя ужасно. Я цеплялся к тебе, потому что мог, и от этого чувствовал себя лучше, хотя почти все остальное в моей жизни было дерьмово.

Я наблюдаю за ним, пытаясь уловить хоть какой-то намек на ложь, которая обычно слетает с уст Дина Картрайта. Только на этот раз он кажется… искренним.

– Господи! – Я выдавливаю из себя смешок. – Что, черт возьми, сказала тебе Кеннеди?

– Да она чертовски зла! Сказала, что перестанет со мной общаться, если я не извинюсь. И вот я здесь, приношу свои извинения.

Я отмахиваюсь:

– Ты молодец. Я дам ей знать, что ты это сделал.

Я поворачиваюсь к