Финишная черта - Мари Милас

Кажется, за все это время был и есть лишь один человек, с которым я находила гармонию. Лиам.

Он как будто умеет подстроиться под мой внутренний ритм, найти баланс между моими вспышками и замкнутостью. С ним я не боюсь взрываться, не боюсь показывать свою слабость. Он принимает меня целиком – с хаосом, который я создаю вокруг себя, и с пустотой, которую прячу внутри.

Лиам всегда знает, когда оставить меня в покое, а когда заставить говорить. Он не давит, но и не позволяет мне полностью уйти в себя. С ним я могу молчать, а могу кричать – и в обоих случаях он остается рядом (Боже, храни его терпение). Без упреков, без попыток исправить или изменить меня.

Мне кажется, Лиам понимает меня лучше, чем я сама. Он знает, что моя резкость и агрессия – это щит, за которым скрывается нечто хрупкое и ранимое. Что мое молчание – не холодность, а попытка уберечь всех, кто мне дорог. В том числе саму себя.

С Лиамом я впервые почувствовала, что даже к шипам можно прикасаться с любовью.

И вот эти мысли каким-то образом привели меня к его дому. Как я вообще здесь оказалась?

И зачем сейчас звоню в дверь, за которой его точно нет?

Дворецкий встречает меня на пороге, и мы смотрим друг на друга, пока на его лице не появляется улыбка, и он не говорит:

– Мисс Андерсон, этот дом скучал по вам.

Он пропускает меня внутрь и указывает в сторону лестницы.

– Правила не изменились. Левое крыло все еще принадлежит вам.

Я хмурюсь, а мое сердце бьется где-то в горле. Быстро поднявшись на второй этаж, врываюсь в спальню Лиама.

Здесь все так же, как прежде. Как в тот день, когда я ушла. На столе лежит пачка моих любимых чипсов.

Дверь захлопывается за мной с тихим щелчком, в то время как мое дыхание звучит слишком громко.

Я: Скажи честно, ты вытирал здесь пыль?

Я отправляю Лиаму фото спальни.

Лиам: Я бы мог сказать «да», чтобы ты представила меня в костюме горничной. Но если честно: нет. У меня есть люди, которые вытирают пыль.

Я: Почему?

Лиам: Может быть, я надеялся, что когда-нибудь ты вернешься.

Я: Может быть, мне больше не нужно время, а нужен ты.

Он ничего не отвечает. Я бы на его месте вообще послала себя к черту.

Взяв со стола чипсы, плюхаюсь на кровать. Потолок встречает меня все той же задумчивостью и тишиной. Говорю вам, этот товарищ – лучший слушатель. Лучше психотерапевта, на котором настаивает моя сестра. Надо предложить ей всей семьей посмотреть в потолок.

Я засовываю в рот горсть чипсов и почему-то начинаю плакать. Кажется, за эти недели из меня решили вылиться все слезы, которые не находили выхода почти всю жизнь.

Было такой глупостью думать, что мне нужно время, чтобы справиться со всем без Лиама. Я даже полноценный вдох не могу сделать без этого человека, не говоря уже о чем-то большем. Каждая клеточка болит, когда легкие пытаются жадно набрать воздуха. Все внутри горит, когда я не чувствую на себе его рук или не слышу его смех.

Может быть, это не совсем здоровая любовь, если смотреть через призму современного мира. Ведь отовсюду нам твердят: будь независимой, самостоятельной, способной противостоять этому жестокому миру в одиночку. Но разве плохо быть привязанной к тому, кто заставляет тебя чувствовать себя лучше? Разве плохо, когда рядом есть человек, который превращает твои слабости в силу? Разве плохо любить настолько сильно, что ты перестаешь бояться быть собой? Когда рядом с этим человеком тебе не нужно притворяться, надевать маски или прятаться за щитами.

Разве плохо, если твоя любовь становится не клеткой, а крыльями? Она не душит, не ограничивает, а, наоборот, дарует свободу.

Свободу.

Я перестаю жевать и замираю с рукой, засунутой в пачку чипсов.

Ведь именно свободу всегда искал Лиам и говорил, что ощущает ее только со мной. Но и я нашла ее рядом с ним.

Может, магия в том, что у нас лишь по одному крылу, но когда мы вместе, то по-настоящему можем взлететь, взявшись за руки.

А может быть, мне пора закончить эту вечеринку самоанализа, которая могла бы посоперничать со вступительной речью в каком-нибудь клубе, где промывают мозги и говорят, что главное – познать дзен.

Мои веки становятся тяжелыми, а потолок уже не кажется таким увлекательным. Я моргаю все реже и в конце концов засыпаю.

***

Я просыпаюсь оттого, что моя рука поднимается. Почему моя рука поднимается?

Пытаюсь открыть глаза, и перед моим взглядом появляется Лиам, который слишком сногсшибателен, даже если представляет собой размытое пятно. Когда зрение проясняется, становится ясно, что моя рука не поднималась сама. Удивительно. Ее поднимал Лиам.

Я хмурюсь.

– Почему ты поднимаешь мою руку?

Как насчет того, чтобы сказать, что ты рада его видеть? Или хотя бы узнать, почему он здесь?

– Ты заснула с рукой в пачке чипсов.

– О. – Я приподнимаюсь и рассматриваю крошки на пальцах. – Это, наверное, не слишком полезно для кожи.

– Вряд ли это сравнимо с увлажняющим кремом.

– Думаешь?

Он кивает, сдерживая разрастающуюся улыбку.

– Вдруг у меня теперь будет рак кожи? Я не хочу умирать, потому что заснула с рукой в чипсах.

– Королева драмы, – цокает он. – Вчера я заснул с бутылкой виски. Значит ли это, что у меня алкоголизм?

– Она была полной или пустой?

– Полной.

Я морщусь.

– Невесело.

– Совсем невесело, Рора.

Я смотрю в его глаза, и мое сердце пропускает один оглушительный удар. А возможно, и сотню.

– Потанцуешь со мной? – вдруг вырывается из меня.

Лиам приподнимает бровь.

– Ты будешь наступать мне на ноги?

– Думаю, да.

Он дергает меня за руку и поднимает с кровати.

– Отлично, потому что я не хочу, чтобы что-то менялось.

Лиам включает плейлист «Лирора», а затем обнимает меня, пока мы медленно раскачиваемся под нашу песню.

Я упираюсь лбом в его грудь, чтобы он не видел моих слез, которые впервые за эти недели вызваны радостью и облегчением.

– Почему ты здесь? – прикусываю дрожащую губу.

– Чтобы посмотреть в потолок? – его ответ звучит больше как вопрос. – Кажется, ты этим здесь и занималась, прежде чем впала в чипсовую кому.

Из меня вырывается то ли всхлип, то ли смех.

– Потолки недооценивают.

Он целует мою макушку.

– Знаю,