Царствование Розы - Кейт Голден

Королевств стояли на окраинах лагеря у своих горнов и палаток, изучая нас, оценивая, бросая ядовитые взгляды, а некоторые — более похотливые — в сторону Арвен и Бриар.

Мне пришло в голову, что большинство этих бестолковых жаб надеялось, что наше перемирие не продержится. Им не терпелось пустить в ход клинки — их глаза говорили об этом без слов.

А Фейри в серебряных доспехах, тысячи Фейри, расположенные ближе к тому нависающему, бледно-серому шатру в центре, грузившие в заснеженные повозки копья и припасы, катившие стеклянные бочки украденного сияющего лайта… они смотрели на нас с еще большей ненавистью. С подлинным презрением. Падший принц Люмеры — на необузданного сына Лазаря.

Пришло время его расплаты.

И все это, каждый потрескивающий костер и грохот металлических щитов, было воздвигнуто в самом сердце Сумеречного Леса. Моего, блядь, леса. Ледяной, яростный туман стелился у моих лодыжек, словно сам лес соглашался, сочась из-за линии деревьев и извиваясь, пока мы шли. Я надеялся, что хоть одного из этих прыщавых ублюдков успел разорвать химер или огр просто за то, что те посмели поселиться в их владениях.

Я, возможно, чувствовал, как в костях закипает трепет мести. Возможно, смаковал мысль о том, как скоро я очищу свои леса от расплодившихся здесь шакалов.

Но мой план был небезупречен.

Главная проблема в любой схватке с отцом была в его умении залезть в твою голову и выведать все планы, пока ты еще не начал действовать. Безопаснее всего было, если все, кто шел позади, искренне верили, что мы возвращаем Арвен ему в обмен на перемирие.

Даже если Гриффин знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать: с клинком в руке я ни за что не отдам свою жену. И даже если сама Арвен догадывалась об этом — зная, как меня убьет вид ее в лилиевых оковах, по дороге назад, в Солярис.

Но их сомнения были куда безопаснее физических воспоминаний о раскрытом плане. Именно они первыми выскочили бы на передний план, стоит только приказать: Ни при каких обстоятельствах не думай об этом разговоре в его присутствии.

Но оставался еще клинок.

Я мог лишь надеяться, что Лазарь не прознает, что Клинок Солнца больше не заперт в его дворце. Но даже если бы это было не так, он бы все равно нас обыскал.

Поэтому я рассказал о своем намерении только Бриар. Она прожила в Солярисе достаточно долго, провела достаточно лет при дворе с этим человеком, чтобы знать, как скрывать свои мысли от его вездесущего лайта.

Я попросил ее зачаровать оружие. И когда придет момент, клинок проявится в моей руке.

Безоблачное небо и палящее послеполуденное солнце растопили верхний слой снега даже в лесу, и мы шлепали по хлюпающей грязи в такт шагам, приближаясь к шатру. Мы остановились перед круглой палаткой с высоким верхом, которая возвышалась над всеми остальными холщовыми жилищами, в окружении как минимум дюжины солдат Фейри.

Двое мужчин в серебряных доспехах подошли и начали унизительную процедуру обыска. Они обшаривали наши груди, пояса и штанины.

— Поаккуратней, — прорычал я одному коренастому молодому Фейри, впиваясь взглядом в его руку, скользившую вверх по бедру Арвен. Серебряные солдаты у чудовищного шатра напряглись. Некоторые потянулись к оружию.

Но когда молодой солдат, все еще стоя на коленях, поднял на меня взгляд, у него хватило ума попятиться от моего взгляда. Он продолжил обыск на менее пикантной части кожаных штанов Арвен.

— Чисто, — крикнул этот нервный молокосос в сторону шатра. И это была правда. Они не нащупали на нас ни крошечной стальной заклепки. Даже Лейтенант Эрдли — самый отважный смертный, которого я когда-либо знал, — вошел в лагерь воинов Фейри без единого оружия за пазухой.

Гриффин вошел в шатер первым, а Эрдли следом за ним.

В шатре стоял ледяной холод, несмотря на солнце, что пробивалось сквозь темный брезент, и два пылающих очага — один рядом с огромным столом с картой Твердыни Теней и окружающих лесов, другой — у большой пуховой кровати.

Мой отец поднялся с кожаного кресла, отложил книгу и снял очки, словно уставший родитель трудных отпрысков.

Бриар вошла следом за мной, а за ней Арвен, пока мы не стояли кучкой перед ним. Я сделал глубокий вдох, чувствуя вкус железа на языке. Если все, к чему мы шли долгие месяцы, пойдет по плану, через несколько минут я умру. И, знай я, что это нас не выдаст, я бы снял перчатку, взял руку Арвен и прикоснулся к нежной коже ее запястья в последний раз.

Не позволяя панике просочиться на мое лицо, я вышвырнул из головы все мысли о нашем плане и перевел их на грядущую потерю, на мою павшую твердыню, сжав кулаки так, что побелели костяшки, и затем разжав их.

Вина, раскаяние, слабость…

— Сын, — тихо сказал мой отец.

— Отец.

— Мне сказали, ты пришел с предложением?

— Ваши силы численно превосходят наши. — Каждое слово было как удар тупым ножом. — Я не желаю видеть, как моих людей бессмысленно режут.

— Снова, — добавил он.

И я заслужил этот удар.

— Снова, — уступил я.

Он стоял. Терпеливый. Холодный. Выжидающий.

— У нас есть единственное, что тебя по-настоящему заботит… — Я открыл рот, чтобы произнести это. Выполнить то, ради чего мы пришли. Но слова…

Я не мог заставить себя их вымолвить.

Слабак. Я был гребанным слабок.

Прежде чем я мог заметно дрогнуть, Арвен сделала неуверенный шаг вперед.

— Забери меня. Положи этому конец, прежде чем он начнется, и я рожу тебе наследников, которых ты жаждешь.

На мгновение отец замолчал. Прошелся раз взад-вперед, погруженный в мысли, а я в это время изо всех сил вычищал свой разум.

— По сути, вы капитулируете. — Это прозвучало не как вопрос.

— Да, — выплюнул я.

Его звенящая тишина разорвала шатер.

Пепел. Пепел на моем чертовом языке.

— Мы сдаемся.

— Это та самая лидерская черта, что убедила всех тех мятежников умирать за тебя? — Лазарь цыкнул своим острым языком. — Лично я ее не вижу.

По моим венам пробежал огонь. Если в шатре и было холодно, я не чувствовал этого.

— А девочка? — Он не смотрел на Арвен, продолжая. Только на меня. И почему-то это подпитывало мою ярость больше, чем любое другое слово, произнесенное мной с момента входа. Вот она, предлагает себя ему, ее выбор, ее тело, а ему все равно. Он хотел услышать это только от меня. Будь то потому, что он знал, как это разрывает меня — отдавать ее, или потому, что он не уважал ее авторитет,