Кто взял фальшивую ноту? - Григорий Владимирович Абрамян

Назревал гол.

Васька нервничал. Он подпрыгивал, приседал, бегал из угла в угол, то есть от кирпича к кирпичу: он знал — с Женькой шутки плохи!

А сложнейшая Женькина комбинация закончилась неожиданно. Мяч с немузыкальным звоном влетел в окно музыкальной школы — оно находилось как раз за Васькиной спиной.

Сначала мы остолбенели. Потом послышался голос Кости:

— Спасайся кто может!

Костя сделал два гигантских прыжка и мгновенно скрылся.

Васька выплюнул недожёванный кусок яблока и, не задумываясь, кинулся наутёк. Он по опыту знал, что извиняться за выбитое стекло нет смысла. Главное спасенье — ноги. И — подальше от места происшествия.

Остальные члены футбольной команды, в том числе и Женька, ориентируясь на Васькины серые штаны, топали следом.

О том, что произошло в этот момент в музыкальной школе, мы узнали немного позже — от Пети Люлькина. Но я расскажу обо всём сейчас.

Мяч влетел в зал, где шла репетиция школьного оркестра. Когда вместе с мощным аккордом раздался звон выбитого стекла, все оркестранты опустили инструменты, а Геннадий Максимилианович сердито воскликнул:

— Этого ещё не хватало!

Из глубины оркестра, словно антенна из транзистора, вылезла тощая фигура Кузи-барабанщика. Со злорадством размахивая барабанными палочками, он крикнул:

— Я знаю, кто выбил стекло!

Все обернулись к нему.

— Женька, вот кто!

Петя Люлькин вскочил со своего места, чуть не уронив скрипку:

— Враки! Не верьте ему, Геннадий Максимилианович!

— Хочешь, я выслежу? — продолжал кричать Кузя. — Хочешь?

Чей-то голос из оркестра тихо, но внятно произнёс:

— Предатель, ябеда!

Спор не успел разгореться.

Виной этому был я.

Есть люди, которые в критические минуты плохо соображают. Я как раз из таких. Уставился, как дурак, на проём окна — и ни с места!

Именно в эту минуту за моей спиной выросла фигура коменданта Уточкина.

— Ты что безобразничаешь? — воскликнул он и схватил меня за шиворот.

В разбитом окне появилось рассерженное лицо Геннадия Максимилиановича, и я зажмурился от страха.

Потрясая метлой, спешила к месту происшествия уборщица школы — Мария Ивановна. За ней бежал Кузя с барабанными палочками в руках, за Кузей несколько оркестрантов, среди которых был и Петя Люлькин.

— Давай его сюда, — сказала Мария Ивановна.

— Бери, — ответил Уточкин, передавая меня уборщице. — Держи покрепче.

Мария Ивановна сгребла меня в охапку.

— Пустите, — простонал я и дрыгнул ногами. — У меня все рёбра согнулись.

— У него рёбра гнутся, слышали? А в милицию хочешь?

Мария Ивановна пребольно стукнула меня костяшками пальцев в затылок.

— Шутка ли сказать! Какое стекло выбил! В два человечьих роста да в два пальца толщиной… Ах ты, негодник!

Моя участь была решена, как вдруг нежданно-негаданно на «Площадке встреч» появился Женька.

— Пустите его, — сказал он, подбегая к Марии Ивановне — Стекло выбил я.

Мария Ивановна, отпустив меня, моментально вцепилась в Женьку:

— Ишь заступник явился. И тебе всыплем!

— Он, конечно, он! — злорадствовал Кузя. — Я же говорил!

Вокруг Марии Ивановны бегал Петя и беспомощно повторял:

— Женька, Федя, как же вы это, а?

Но что мог сделать Петя, если в окне опять появился Геннадий Максимилианович.

— Всем в зал! — приказал он.

Женьку увели.

Я остался один на «Площадке встреч»…

Мы переживаем…

Я недолго простоял в одиночестве. На «Площадке встреч» появился Васька. Потом Серёжка. А за ним, вздрагивая и озираясь по сторонам, Костя.

— Не один Женька виноват, — сказал я.

Никто не ответил.

— Это нечестно, — продолжал я.

— А чей удар был последним? — спросил Костя.

— Если хочешь знать, больше всех виноват Васька. Если бы он не пропустил мяч…

— Тоже верно. Не пенальти же били…

— Женьке бы нужно помочь, — сказал Серёжка. — А… вдруг его и так отпустят?

— И правда, что тут особенного? Подумаешь — стекло! Рано или поздно его разбили бы, — заговорил Васька.

— Идёт! — закричал вынырнувший откуда-то из-за угла Гриша.

Из двери музыкальной школы вышел Женька. Вышел и посмотрел — сначала направо, потом налево. Может, и заметил нас, но молча двинулся мимо. Совсем в противоположную сторону. Руки в карманах, голова к небу. Весь непонятный и какой-то очень странный.

Мы догнали его и пошли следом, гуськом, так же молча.

Вдруг Женька остановился и уставился на нас.

— Били? — с жадным интересом спросил Гриша.

Женька не ответил.

— Жень… — сказал Васька, запуская пальцы в шевелюру. — Мы тоже хотели туда пойти, чесслово! Хотели сказать, что не один ты виноват, правда, Федя?

— Эх, ребята! — воскликнул Женька, не обратив внимания на Ваську. — Я слышал настоящую репетицию оркестра. Это так здорово, ребята… Это так…

У него, видимо, не хватало слов, чтобы рассказать нам всё, что он там видел.

— Ну, а стекло? — спросил я.

Женька посмотрел на меня, и лицо его стало скучным и печальным. Кажется, он только теперь вспомнил, что присутствовал на репетиции оркестра не по особому приглашению.

Он тяжело вздохнул.

— Когда меня привели к директору, он сказал: «Отправляйся домой, расскажи всё родителям, а затем займись выбитым стеклом!»

— И всё?

— Потом он повернулся ко мне спиной и больше со мной не говорил. Я мог уйти себе спокойно. Но они начали репетицию, и я остался.

— А Кузя? Ябедничал про драку?

— Он было поднялся, но директор почему-то рассердился на него: «Сметанкин, тебя ни о чём не спрашивают!»

— Значит, директор не знает, где ты живёшь? — спросил Костя. — Тогда и волноваться не о чем!

— Не о чем? — переспросил Женька. — А как я завтра пойду в музыкальную школу?

Женька был прав. Пока он не уладит дела со стеклом, музыкальной школы ему не видать как своих ушей.

— А чего особенного? — сказал Васька. — Ничего особенного: расскажи всё отцу, он отругает тебя, потом даст денег, мы пойдём к дяде Стёпе, он вставит стекло, и дело с концом.

— Не стану я рассказывать отцу, — угрюмо ответил Женька. — Не знаешь ты его… И вообще оставь свои советы при себе.

— Может,