Кто взял фальшивую ноту? - Григорий Владимирович Абрамян

— Что же у нас получается? — спросил Васька.

— Оркестр, — ответил Женька. — Виолончель, контрабас, фагот и… я.

— Мда-а, — протянул Костя. — Хорошенький оркестр, ничего не скажешь!

Женьку тоже, видимо, взяло сомнение, и он стал щурить глаза.

— А чего особенного? — сказал Васька. — Ничего особенного! Сагитируем кого-нибудь. Вот Федя у нас большой специалист агитировать…

И все ребята с надеждой посмотрели на меня.

Серёжкин дед и великий скрипач Паганини

На следующий день в школе, на уроке по русскому, я внимательно оглядывал ребят — с кого начать агитацию?

Наконец мой выбор пал на Серёжку Копаева.

Серёжка сидел в соседнем ряду слева, и мне не трудно было с ним переговорить.

«Вот, думаю, удача: Серёжка — «С», будет играть на скрипке. Чем плохо? Это даже очень кстати — у нас в оркестре нет ни одной скрипки».

Я окликнул Серёжку.

Тот заулыбался и, ещё не понимая, в чём дело, принялся строить рожи. Это он умеет. Иногда мне даже кажется, что лицо у него из мягкой губки или из пенопласта — такая богатая у Серёжки мимика.

— Послушай! — шепчу ему. — Я тебе что-то важное хочу сказать!

А он продолжает улыбаться и строить рожи.

На всякий случай я показал ему кулак, которого он сроду не боялся, и сказал громче:

— Хочешь играть на скрипке?

Выпучив глаза, Серёжка молниеносно ответил:

— Хочешь получить по шее?

— Ты не думай, я не шучу.

— И я не шучу!

Немного позже я узнал, что Серёжкин дед когда-то учился играть на скрипке и решил посвятить в это искусство своего внука. Он по нескольку часов в день занимался с Серёжкой, а на ночь рассказывал ему историю про великого скрипача Паганини.

Серёжка окончательно возненавидел скрипку и наотрез отказался играть на ней.

Но я ничего этого не знал, поэтому ринулся в атаку:

— Чудак, может, ты станешь вторым Паганини!

Серёжка с остервенением принялся обстреливать меня мокрыми бумажными шариками.

— Федя, не вертись! — строго сказала мне учительница.

Я замер, и тут же несколько липких комочков больно ужалило меня в лицо.

После этого я услышал свирепый Серёжкин шёпот:

— И когда это ты, тихоня, успел спеться с моим дедом? Ну, погоди-и-и!

Я пожал плечами: с каким ещё дедом?

Потом прозвенел звонок, и началась перемена.

Едва я очутился в коридоре, как Серёжка набросился на меня:

— Я тебе покажу Паганини! — вопил он.

Женька быстро и толково разъяснил Серёжке, в чём, собственно, дело. Серёжка неожиданно согласился:

— Так сразу бы и сказали. С вами в оркестре я буду играть. Даже интересно. А Паганини запирали в чулане, где крысы бегали. Охота была!

Обрадованные таким лёгким успехом, мы кинулись агитировать других, но никто больше не согласился, если не считать Тани.

На большой перемене я сбегал домой и притащил бабушкину энциклопедию.

Тане досталась труба.

Таня почему-то обиделась, но ничего не успела сказать, потому что опять прозвенел звонок — перемена окончилась.

И тут, на уроке, вовсю заработал телеграф.

Таня что-то написала Женьке.

Зная Танин капризный характер, Женька, не распечатывая, отправил записку обратно. Тогда Таня написала мне:

Передай Жене, что я не согласна.

Я сообщил об этом Женьке, а он написал в ответ:

Передай Тане, что её дело — труба.

Пусть помалкивает!

Но к концу урока Женька всё же уступил. Он снова порылся в энциклопедии и нашёл там на одной-единственной сохранившейся странице на букву «Т» название ещё одного музыкального инструмента — тромбон.

Таня немедленно написала:

Вот это другое дело!

Нужен инструмент на букву «Г»!

Итак, роли в будущем оркестре были распределены. Осталось достать музыкальные инструменты.

И мы с жаром принялись за дело.

Вечером Васька потащил меня к себе домой.

— Помогать будешь, — сказал он.

Васькин отец, склонившись над самодельным верстаком, точил что-то маленьким напильничком.

Мы смотрели на него и молчали. Наконец я дёрнул Ваську за рукав и шепнул:

— Мне домой пора.

— Сейчас! — тоже шёпотом ответил Васька. — Так сразу нельзя!..

И громко обратился ко мне, словно мы только что встретились:

— Гляди, Федя, как здорово получается! Пап, это что — шпингалет?

Васькин отец — железнодорожник. Возможно, поэтому он любит точность и ясность.

— Говори о деле. Да покороче.

— Купи мне виолончель.

— Зачем?

— Буду играть в оркестре. Вот и Федя… Он на фаготе будет играть. Костя на контрабасе, и другие… Купи, а?

Васькин отец засмеялся:

— Виолончель ему… А ты что, умеешь играть на виолончели?

— Как же другие ребята? И я научусь!

Отец долго молчал, рассматривал шпингалет.

Васька лягнул меня ногой.

— Мы купим самоучитель, — сказал я первое, что пришло в голову.

Васькин отец покосился на меня и одобрительно крякнул.

Вообще я уже давно заметил, что произвожу на посторонних родителей благоприятное впечатление. Вот почему ребята всегда и везде таскают меня за собой.

И сейчас мои слова, видимо, хорошо подействовали на Васькиного отца. Он сказал:

— Ладно, куплю. Только без баловства. Уж если будет виолончель — изволь учись… Деньгами сорить не в моём характере.

Васька весь вечер ходил именинником. Мать ласково гладила его по круглой, как глобус, голове и отдала на съедение целую банку клубничного варенья.

— Умница, Васенька, — говорила она. — Только почему, сынок, виолончель? Может быть, лучше аккордеон?

— Нет, — ответил Васька. — В энциклопедии написано, что у виолончели благородный тембр. А про аккордеон там ничего не написано.

В общем, Васька держался твёрдо.

А я заторопился домой.

Только я ступил на лестничную площадку, слышу чей-то вопль:

— Хочу валторну на букву «Г»! Хочу барабан на букву «Г»!.. Хочу тарелку на букву «Г»…

Ошибки быть не могло — вопил Гриша. Он жил на втором этаже, но голос его взлетал чуть ли не до десятого.

На секунду я приостановился. Гришина тётя, покрывая своим басом визг племянника, говорила:

— Мальчику нужен инструмент на букву «Г»? Пожалуйста, хоть на два «Г»…

Голоса сразу