Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

Людовик потупил глаза. Во всем был прав Великий магистр тамплиеров, ему нечем было возразить. Он распустил совет и пошел спать. Боль от потери брата и сложившегося непростого положения войска не давала ему уснуть. Он то вспоминал детство, как они с Робертом играли, охотились на зайцев, сражались на деревянных мечах, говорили о девушках, дрались, танцевали, молились, плавали в реке, потом как сражались с англичанами, босые, в одних рубахах, они с Робертом на плечах несли ковчежец с терновым венцом десять миль до Парижа, то думал о тех тысячах людей, что еще были в его войске, но судьба их оставалась туманной, а самое главное – Иерусалим по-прежнему недостижим.

Глава третья. Вторая битва при Мансуре

Все, как и планировал король, осуществили. Протянули лодочный мост через Ашмум, по нему в новый лагерь пришли значительные подкрепления. Фактически только отряд герцога Бургундского, небольшие отряды копейщиков и арбалетчиков да обслуга осадных машин остались на прежнем месте. Вокруг нового лагеря возвели ограду из деревянных брусьев, вкопанных в грунт, но не плотно, а так, что между ними мог пройти один пеший человек. Это хотя бы предотвращало возможность внезапного нападения, вроде того, как шестьсот рыцарей Роберта д'Артуа разогнали многотысячную армию эмира Фахр эд Дина.

Сарацины получили подкрепление, подошедшее из Каира, и начали готовиться к нападению на крестоносцев. Христиане сразу это поняли и тоже подготовились.

Это случилось на третий день после победы при Мансуре. Тысячи конных и пеших сарацин окружили лагерь полукольцом – позади крестоносцев протекала река. Эмир Бейбарс выехал на небольшом коренастом коне перед фронтом своих войск, оглядывая лагерь христиан и высматривая, на каком участке стоит больше крестоносцев, против них он посылал сосредоточиться большему количеству своих людей. Не остался в стороне и старый лагерь. Чтобы герцог Бургундский не смог отправить подкрепления, у построенной переправы через Ашмум собрались три тысячи бедуинов.

Целое утро сарацины готовились, выстроившись перед крестоносцами, подводили резервы, чтобы уж наверняка одним мощным ударом покончить с непрошеными гостями и подать приближающемуся молодому султану головы христиан и плененного или убитого французского короля.

Людовик даже рад был сложившемуся положению вещей. Сам атаковать Мансуру он был не в силах, зато разгромить сарацин на поле он мог только защищаясь, когда основная работа ложилась на плечи копейщиков, арбалетчиков и лучников. Очередной разгром сарацин привел бы армию в воодушевление и мог обозначить дальнейший ход событий. Выстроившись плотными рядами у импровизированного палисада, каждый из отрядов крестоносцев получил строгий приказ – рыцарям вперед не рваться, противника не преследовать, беречь коней и собственные жизни.

Первыми сарацины двинулись против отряда Карла Анжуйского. На стягах и гербах на одежде его воинов красовались золотые лилии на лазоревом поле. Сарацины уже знали, что это символизирует французского короля, и стремились в первую очередь именно сюда. Пехотинцы несли большие, сплетенные из бамбука щиты, за которыми могли спрятаться пара человек – так они защищали свой фронт от обстрела со стороны крестоносцев. Действительно, залп арбалетчиков графа ни к чему не привел. Утыканные болтами бамбуковые щиты крепко выполняли свое предназначение. Зато, максимально приблизившись к позициям Анжуйского, из-за этих щитов выскочили легковооруженные воины без доспехов, в руках у них были горшки с пылающей смесью. Они быстро стали метать их в христиан. «Греческий огонь» в горшочках сразу разлетался по всему фронту христиан и вглубь его, мгновенно охватывая людей страшным, негасимым пламенем.

Рев сгораемых заживо разнесся по всему войску крестоносцев, заставляя другие отряды содрогаться. Копейщики и арбалетчики, стоявшие плотно, вспыхивали, распространяя огонь на соседей. Ужас и отчаяние охватило ряды воинов Карла Анжуйского. От тех, кто горел, старались отшатнуться, убежать, спастись. Горел песок, горела ограда лагеря. Кони рыцарей шарахались от огня, сбрасывали седоков. Всякое подобие строя здесь исчезло.

Пришедшие накануне из Каира метатели «греческого огня», на которых сделал ставку Бейбарс, сразу отошли назад, оставшись без своих смертоносных горшков. Зато в бой вступили копьеносцы, а за ними и конные воины. У каждого был мешочек с песком, чтобы засыпать огонь перед собой, прикрывшись щитом. Враг легко вклинился глубоко в лагерь христиан. Опешившие воины Карла Анжуйского не смогли организовать сопротивление и во множестве гибли под ударами сарацин.

Граф, ругаясь на своих людей, повел рыцарей в контратаку, надеясь увлечь за собой копейщиков и удержать свой участок фронта от полного развала. Карл верил: он не хуже Роберта д'Артуа – и готов погибнуть, но не сдаться.

Рубя мечом, прикрываясь щитом, он с рыцарями действительно остановил прорыв. Но в давке его окружили так плотно, что коню невозможно было двинуться. Жадные до добычи сарацины хотели взять графа живым, думая, что это сам король. В него тыкали копьями, били булавами по ногам, чтобы он упал. Но Карл Анжуйский не сдавался.

Дубася коня по голове, сарацины опрокинули Жана де Анжольра, сорвали с него шлем, обездвижили, вырвали оружие и потащили. Три провансальских рыцаря-трубадура из любимцев королевы Маргариты пали рядом, до последнего сопротивляясь, чтобы не попасть в плен. Арбалетчики, по большей части нанятые из Северной Италии, были плохими бойцами в ближних схватках. Их сарацины резали без всякой пощады. Арбалетчики отступили. Копейщики, пытавшиеся пробиться к окруженному графу, бились щитами о щиты, но никак не могли продавить сарацин. Здесь против Карла Анжуйского Бейбарс послал сражаться своих мамлюков, а гвардейцы слыли самыми упорными и непримиримыми воинами.

Людовик со своими рыцарями находился в резерве в центре лагеря. Он сидел на коне, в любой момент готовый вступить в бой. Раненый гонец, примчавшийся к нему от Анжуйского, с трудом проговорил, что королевский брат в большой опасности, и упал на землю.

– Вперед, господа! Я не допущу, чтобы еще один мой брат погиб! Ударим все вместе!

Заранее, чтобы воины графа расступились, рыцари короля затрубили в боевые рога. Сто пятьдесят рыцарей под командованием короля, коннетабля Эмбера де Божё и маршала Жана де Бомона, не успевшие как следует разогнаться, но все равно использующие свой чудовищный таранный удар, врубились в ряды сарацин, давя и уничтожая их.

Чтобы остановить железный кулак королевского контрудара, Бейбарс приказал метателям «греческого огня» снова вступить в бой и закидать огненными горшками весь участок прорыва, не считаясь с тем, что его собственные войска могут сгореть. «Во имя Аллаха!» – напутствовал эмир Бейбарс замешкавшихся метателей «греческого огня».

Людовик пробился к брату. Попона его коня вся была забрызгана кровью и мозгом убитых сарацин. Его страшный германский меч