Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

Папский легат, доев своего угря, порцию овощей и хлеб, деловито осведомился у графа де Пуатье, почему он не ест. Средний брат короля с неприязнью оттолкнул от себя тарелку. Эд де Шатору, пожав плечами, подтянул эту тарелку к себе и стал есть.

Погибших христиан крестоносцы несколько дней собирали по всей равнине перед Мансурой и похоронили в нескольких больших ямах за лагерем. Тела сарацин сбрасывали в реку. Вскоре утопленники из-за разложения поднялись со дна реки, раздутые газами от гниения, обезображенные рыбами. Их прибило к лодочному мосту между двумя берегами. Тысячи трупов заполонили реку на сколько хватало глаз. Были здесь, среди мертвых мусульман, и христиане, которые погибли, пытаясь переправиться в первую битву при Мансуре.

Трупы издавали чудовищный смрад в жарком воздухе. Уже давно не было дождей. Тучи мух облепляли мертвецов, жирными гудящими облаками висели над переправой, наводя страх и брезгливость на каждого, кто пытался пройти по мосту.

Король отрядил сотню молодцев, чтобы они баграми очистили реку. Те тела, кто внешне или одеждой был похож на христианина, вылавливали и хоронили в специально выкопанных рвах. Мусульман перетаскивали на другую сторону моста, чтобы их тела плыли к Средиземному морю. При сомнении, какому вероисповеданию мог внешне принадлежать труп, его раздевали и осматривали половые органы, после чего сомнения отпадали.

Разлагающиеся трупы отравили воду в Ашмуме и Ниле; угри, которых вылавливали в пищу, тоже несли в себе трупный яд. Мириады мух на заболоченных речных берегах добавили свою лепту. Быстро по лагерю крестоносцев разнеслась эпидемия. Понос стал привычным явлением – каждый день рыли новые выгребные ямы. Воду фильтровали через песок и камни, но невидимое глазами зло, исходившее из нее, все равно попадало в терпящих жажду.

Некоторое время в лагере была еда, все питались овощами, финиками, пекли лепешки из муки. Но большая армия быстро поглощает запасы. Их становилось все меньше и меньше. Баркасы, галеры, лодки, регулярно плавающие между Дамиеттой и лагерем под Мансурой и привозящие вдоволь еды, вдруг перестали приходить. Каждый новый день задержки заставлял надеяться, что уж завтра-то точно появятся корабли и все наедятся вдоволь, а пока во имя Господа можно и потерпеть скудность еды или прямой голод. Но дни, тянущиеся мучительно, не приносили из-за горизонта вожделенной еды. Рыба, отравлявшая крестоносцев, всем надоела до тошноты, но ничего, кроме нее, уже не оставалось в лагере. Последние кули муки опустели: лепешки – черствые, безвкусные – съедали быстро и с огромным удовольствием.

Тысячи христиан сидели на берегу, повернув голову на север, в ожидании, когда появятся корабли. Появились первые умершие от поноса. Вместе с отравлением в лагере, охваченном голодом, началась новая беда. Болезнь, от которой опухают, кровоточат десна, появляются на деснах и щеках дурно пахнущие язвы. Кожа на ногах высыхала, становилась темно-коричневой, сухой, плотной, как старый сапог. Из носа периодически шла кровь. Смерть, после победы над сарацинами попрятавшаяся в общих могилах и рвах, теперь вернулась, сначала тихо, тайком, но быстро поняла: ей никто не может сопротивляться – и резко поднялась в полный рост.

Каждый день приносил смерть не одному десятку человек. Харкая кровью или обезвоживаясь от постоянных изнурительных испражнений, голодные крестоносцы мучительно умирали. Священники, находившиеся при войске, по приказу короля отпевали каждого покойника отдельно; потом, когда заболели и священники, это стало невозможно, и мертвых отпевали сразу всех, кто умер в один день. Мертвых старались быстро уносить за пределы лагеря. Рвы вокруг все увеличивались, но голодным людям было тяжело работать, поэтому с каждым разом рвы становились все менее глубокими, а закапывали трупы менее тщательно, лишь забрасывая песчаной землей, чтобы просто не были видны. Мухи, птицы стали частыми гостями таких присыпанных траншей смерти, разнося трупный яд по лагерю. У кого было больше сил, отправлялись на охоту в сторону озера Менсал, откуда, считалось, не может исходить угроза. Любое пойманное и приготовленное животное сразу съедалось. Лучники и арбалетчики били птиц. Все поселения местных жителей на стороне старого лагеря были полностью разграблены – крестоносцы уносили любую еду, не задумываясь о том, выживут ли люди, у которых они все отняли, или умрут. Так продолжали жить оба лагеря по берегам Нила.

Наконец, однажды, когда отупевшие от болей в изъязвленном рту, изнывающие от голода люди увидели баркас, мчащийся на веслах, крики радости походили на гогот умалишенных.

Все, что прибыло съестного на баркасе, моментально расхватали, разодрали, сожрали, ловя крошки, обглодки, ругаясь и дерясь за маленький кусочек. Но это те, кто успел, кто неделями сидел на берегу, остальные в лагере продолжали самый строгий пост в своей жизни. Капитан баркаса немедленно отправился к королю.

Людовик с братьями питался чуть лучше остальных крестоносцев: у него каждый день было хоть немного лепешек, горсть фасоли или гороха, не говоря уже о ставших главным лакомством – угрях. Он все реже и реже показывался из своего шатра, предпочитая проводить время в молитвах и размышлениях. Он не мог видеть глаза голодных и страдающих болезнями людей, умоляюще смотревших на него, ждущих именно от него помощи. Когда к нему протягивали руки, с мольбой прося еды, или он слышал, как дико орет больной воин, которому изнемогающий от голода цирюльник режет наживую загнившие десна, – он понимал, что все это его вина. Он привел сюда войско, чтобы люди страдали и умерли во имя его затеи освободить Иерусалим. Да и если бы это происходило у стен Иерусалима то, возможно, трагедия не казалась бы такой страшной, ведь люди хотя бы отдавали Богу душу в Святой земле. А здесь, в проклятых песках Египта, – король был убежден в этом, – не знавших света и добра, живущих во грехе, смерть христиан была более горькой. Сначала исподволь, но потом все настойчивее стала приходить к нему отвратительная мысль о том видении в Париже много лет назад, когда он лежал полуживой и увидел ослепительный свет, и понял, что это Бог, и после этого, уверовав в свое божественное спасение от смерти, пообещал в благодарность отправиться в крестовый поход. Быть может, он выдумал этот свет просто для того, чтобы оправдать перед собственной матерью свое решение о крестовом походе. Он задыхался под опекой Бланки Кастильской, он хотел сам быть королем, быть любимым и любящим мужем без надзора строгого материнского взгляда. И это сопротивление матери привело тысячи людей в Египет на верную смерть. Но нет, он не мог выдумать этот яркий божественный свет,