Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Одно яйцо продавали по семь денье! – зло проговорил Пьер де Моклерк. – Вы представляете?!

– К Пасхе цены у этих дикарей еще больше возрастут, – печально произнес Ги д'Ибелин.

– О деньгах ли сейчас нужно вести речь? – удивился Альфонс де Пуатье. – Любые деньги за еду!

– Любые – если они есть! А вот если нет? – поправил его Ги д'Ибелин.

– Пусть бедуины найдут еду сколько смогут, деньги будут, – сказал король.

На Пасху, как и предполагалось, цены на продукты, доставленные бедуинами, возросли до чудовищных размеров. Бык стоил восемьдесят золотых турских ливров, овца – тридцать ливров, бочонок вина – десять ливров, а яйца – по двенадцать денье за штуку. Несмотря на это, все было раскуплено и съедено подчистую. Даже кожа и копыта животных в сваренном виде пошли в дело. Из двадцати тысяч, вышедших из Дамиетты к Каиру и остановившихся перед каналом Ашмум и Мансурой, к Пасхе осталось только половина. Почти за полгода битвы и эпидемия унесли десять тысяч жизней рыцарей и простых воинов, слуг. Но оставшиеся десять тысяч надо было накормить перед отходом на правый берег. Легат Эд де Шатору и оставшиеся в живых священники отслужили праздничную службу, но никакой особой радости люди не испытывали, разве что радость от того, что дожили до этого дня. Всех, конечно, не удалось накормить. Тысячи воинов получили в лучшем случае по кусочку вареной кожи быка и по несколько фиников. Но и это уже казалось пиршеством.

Бедуины с удовольствием обещали привести еще животных, раз крестоносцы не скупятся на золото и серебро.

Лагерь перед Мансурой частично разобрали и перед переправой на правый берег Ашмума возвели деревянное укрепление, чтобы иметь возможность защищаться от сарацин и не дать им атаковать в хвост колонны на мосту. Никто не сомневался, что сарацины придут. Уже много дней их разведчики кружили вокруг лагеря, даже ночью, при свете факелов, не оставляя христиан без внимания.

Первыми на правый берег переправили все грузы – личные вещи, запасное оружие, палатки, шатры. Воины стояли в нетерпении, так как моментально распространился слух, что из Мансуры вышел большой отряд и построился для нападения. Никто не хотел сражаться. Измученные люди желали только одного – перейти на спасительный правый берег, где враг их точно не достанет.

После грузов стали медленно переправлять больных и самых истощенных, которые уже не могли ходить и только лежали. Много часов не менее двух тысяч таких несчастных перетаскивали в лагерь герцога Бургундского. Все понимали – эти люди обречены, и лишь христианское милосердие не позволяло бросить их на растерзание сарацинам.

Враг у Мансуры тоже не двигался, наблюдая за перемещением крестоносцев.

Сеньоры говорили королю, чтобы за больными сразу переходил он, но Людовик отказался. Наоборот, он решил пойти одним из последних, когда почти все войско сможет перейти. Длинной вереницей, не гордо подняв копья, а держа их кое-как, еле удерживая щиты, ставшие тяжеленными для голодных, шли копейщики, за ними пешие рыцари и те, у кого сохранились кони. Даже во время голода рыцари старались не есть в пищу овес, припасенный для лошадей, берегли их как могли.

Уже переправились граф Фландрский, граф Бретонский, все киприоты и сирийские сеньоры, граф де Пуатье. Но король стоял на левом берегу, с болью и ненавистью глядя на оставшуюся непокоренной Мансуру. Жоффруа де Сержин развернул рядом с Людовиком Орифламму, чтобы хоть гордый красный цвет полотнища создавал впечатление торжественности, а не бегства.

– Пора, брат! – тихо сказал Карл Анжуйский, гарцуя на своем коне, рядом с королем. – Пора! Настал час покинуть этот проклятый берег!

Людовика так и подмывало сказать: «Я еще вернусь, еще не все, я отомщу». Но не сказал и, лишь сжав зубы и почувствовав боль в опухших деснах, повернул коня к переправе. С ним отправились и его королевские рыцари, но не все – некоторые решили оставаться рядом с укреплением до последнего перешедшего на правый берег соратника.

Командовал арьергардом Гоше де Шатильон. Он первым заметил, как рванулись от ворот города, через оставленный лагерь, конники сарацин, видя, как Орифламма, а значит, и король вступают на мост. Сарацины во что бы то ни стало хотели захватить короля Франции.

– Держаться в укреплении! – скомандовал Гоше де Шатильон, надевая топфхельм, поданный оруженосцем, и вынимая меч. Жан де Валери и Эрар де Валери, мрачно улыбнувшись, переглянулись и вывели коней для боя. Несколько рыцарей последовали за ними, но многие остались под защитой деревянных стен.

Лучники сарацин стали стрелять поверх укрепления, чтобы достать тех, кто уже вступил на мост. Но это не принесло успеха. Тогда со злости, понимая, что король ускользнул от них, враги бросились уничтожить небольшой рыцарский арьергард. Арбалетчики, оставшиеся в укреплении поддерживать рыцарей, дали залп по мчавшейся коннице, но погибшие не остановили катящуюся лаву сарацин. Они налетели, стараясь сразу задавить своей подавляющей численностью. Но рыцари сражались как львы. Братья Валери перебили с десяток врагов, прежде чем их схватили, спешили и повалили на землю, собираясь взять в плен. Жан де Валери, обезоруженный, пытался сбросить с себя пятерых повисших на нем врагов, но сил у рыцаря, после почти двух голодных месяцев, не хватило, его пригнули, избили и поволокли. Эрар де Валери тщетно пытался прорваться к брату, раздавая кулаком в кольчужной перчатке удары сарацинам, окружившим и уже державшим его за плащ.

Гоше де Шатильон неожиданно для самого себя оказался совершенно один посреди сарацин, словно лишь он и был тем самым арьергардом, что прикрывал отход всей армии.

– Шатильон! Шатильон! – бешено кричал родовой девиз рыцарь, понимая, что ему не выбраться, и решил убить как можно больше врагов, пока еще жив.

Он бросился на сарацин, полосуя длинным мечом пространство вокруг себя, дабы не дать им подойти близко, кружился на коне, вертя головой, чтобы не пропустить ни один удар.

В укреплении тоже шел бой. Вход в него был узким – три человека в ряд, поэтому оборонять его не составляло большого труда. Молодой рыцарь Жоффруа де Мюссабур организовал здесь оборону, подбодряя крепкими словами тех, кто от недоедания не мог хорошо биться, и просил себя заменить в обороне ворот. Вдесятером рыцари, выставив щиты, толкали врага, а тот толпой пытался прорваться сквозь них к мосту. Арбалетчики стреляли в плотные массы сарацин, не упуская зря ни одну стрелу. Конные лучники в ответ дали дружный залп, перебивший сразу почти всех стрелков крестоносцев, которые упали вниз на толпящихся сарацин и внутрь укрепления.

Де Мюссабур поднялся на дозорный ход укрепления, взял из рук убитого арбалет,