Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Бог помог, не иначе! – ответил непринужденно Бертран, помня, как баронесса первая не воспринимала его за достойного человека. – Вот посмотрите!

Атталь положил на стол свою искалеченную руку и откинул в сторону длинные волосы, чтобы показать отсутствие правого уха. Ему нечего было стыдиться – пусть все, и в первую очередь Катрин, знают, каков он теперь. Женщины ужаснулись, юный Жан судорожно сглотнул.

– Это я потерял не в бою, – с достоинством ответил Бертран. – Когда погибли шестьсот рыцарей, в том числе Генрих де Сов и брат короля, я попал в плен, меня пытали, отрезали ухо и руку, хотели, чтобы я отрекся от Христа, но я не отрекся. Меня морили голодом, но, как видите, я все вытерпел, чтобы вернуться домой. Это не бравада, прошу, не считайте, что я хвалюсь собой. Я хочу, чтобы мой молодой сюзерен знал, как жестока война и что ничего в ней нет героического. Я сам похоронил капеллана Филиппа и вашего отца на берегу Нила. Это очень-очень далеко отсюда. Он не дошел до Иерусалима, как обещал своему отцу, не увидел Иерусалима и я, хотя обещал это вашему отцу, господин де Фрей. Все оказалось впустую. Но однако же я готов выполнить другое поручение Тибо де Фрея. В тот вечер, перед смертью, барон, предчувствуя ее, просил меня, если я останусь жив, вернуться и присмотреть за своим сыном, то есть за вами, господин, быть верным вам и всегда служить. Если вы нуждаетесь во мне – я обязательно исполню клятву, данную вашему отцу; если не нуждаетесь, я исполню ее все равно, но находясь на расстоянии.

– Ваши слова делают вам честь, Бертран д'Атталь, – ответил Жан де Фрей. – Я с радостью принимаю ваши услуги. Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что сами приобрели в походе. И расскажите мне подробно обо всем, что было на этой войне. Не сейчас, позже, но расскажите. Я очень хочу знать.

– Непременно, сеньор! Когда вы прикажете.

– И еще, шевалье! – воскликнул юный барон. – Ваши земли и дом, они возвращаются вам. Я владел ими временно.

– Благодарю!

– Почему вы ничего не едите и не пьете? – тихо спросила баронесса Изабелла, глубоко пораженная рассказом Атталя. – Подождите, наверное, вино не к случаю. Поль, немедленно неси наше лучшее вино, то самое, урожая одиннадцатилетней давности, когда родился мой сын Жан.

Бертрану было приятно, что Изабелла де Фрей захотела оказать ему честь таким замечательным вином. Значит, она наконец-то оценила его. К сожалению, для этого понадобилось пройти войну, стать калекой и похоронить ее мужа.

Пока слуга Поль ходил за самым лучшим вином в погребе де Фреев, Бертран кратко поведал, как он служил королю в Святой земле после освобождения из плена, намеренно упомянув, что не привез с собой никаких богатств, а денег за королевскую службу хватит лишь на ремонт дома.

Отпив терпкое густое красное вино с мягким тоном земляники, он поставил его на стол и сказал:

– Благодарю вас, баронесса, барон, но я хотел бы спросить, будет ли мне позволено поговорить с госпожой Катрин де Вельд с глазу на глаз?

– Конечно! – ответила Изабелла. – Если сама Катрин этого хочет.

– Очень хочу, матушка!

Жан де Фрей встал из-за стола, с благодарностью поклонился Атталю и увел мать из рыцарского зала.

Катрин с другого конца стола молча нежно смотрела на Бертрана, не отводя от него взгляд. Но этого ему теперь было мало.

– Скажите же мне что-нибудь, Катрин. Прошу, не молчите! Я шесть лет ждал нашей встречи. Мне кажется, я заслужил хотя бы несколько ваших слов.

Катрин продолжала молчать, не отрывая взгляда, блестящего миллиардами звезд, от Бертрана.

– Если вы будете молчать, Катрин, мне лучше уйти. Значит, все было прожито впустую, раз я не достоин ни одного вашего слова.

– Нет, не уходите, Бертран, я просто так счастлива, что язык не слушается меня и мысли путаются, – тихо проговорила Катрин. – Говорите, я вечность готова вас слушать.

– За прожитые годы на войне я понял, как важно вовремя говорить все, о чем думаешь и что чувствуешь. Бессмысленно общаться полунамеками и обмениваться взглядами. Я люблю вас, Катрин! Я полюбил вас шесть лет назад и навсегда. Многое было в моей жизни, немало и в вашей. Надеюсь только, все, что нами прожито, прожито не зря, и это был лишь долгий путь друг к другу. Мысли о вас, память о вас помогли мне выжить, не отчаяться в самые страшные моменты. Вы были моей путеводной звездой, ведущей домой. Вы, Катрин, мое счастье! Я почти так же беден, как и до того, как ушел в крестовый поход, и я – калека. Но я люблю вас отчаянно и верю, что вы сможете хотя бы обдумать мое предложение.

– Какое предложение, Бертран? – словно шелест весеннего свежего ветерка донеслись до Атталя слова Катрин.

– Выходите за меня замуж! Капеллан Филипп сказал мне однажды, что я был вам небезразличен. Но это было давно. Я ни на что не надеюсь – время неумолимо. Но я прошу, быть может, до того, как вы дадите мне ответ, давайте вспомним те далекие времена, когда мы сидели с вами на берегу реки! Разрешите пригласить вас?

– Вы позволите, Бертран? – Поднимаясь и улыбаясь самой счастливой в мире улыбкой, произнесла Катрин. – Я переоденусь. Я не могу отправиться с вами к реке в черном платье. Оно неуместно.

Катрин вышла, и Бертран понял – все будет хорошо. Она сменит траурные одежды ради него, и она, конечно, согласится. Он знал и верил – любовь не может угаснуть, если ей дано однажды вспыхнуть, и подчас надо преодолеть все мыслимые и немыслимые преграды, чтобы убедиться в этом.

Катрин вернулась. Бертран даже не заметил, каково ее платье, он видел только ее глаза, улыбку, веснушки, задорно рассыпавшиеся по алеющим от смущения щекам.

– Я согласна! – прошептала Катрин, близко подойдя к Бертрану. – Я так долго этого ждала!

И в то мгновение, когда Бертран заключил Катрин в свои объятия, невесть откуда, дуновением из раскрытого окна, вернулась грусть о дальних странах, мчащейся в бой коннице крестоносцев, взметающей песок. Голубь сел на окно, хлопая крыльями, а Бертрану показалось, будто полотнище Орифламмы реет на ветру.