Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Георг почувствовал себя лучше, когда у себя в комнатке поразмыслил о случившемся. Ведь было решено то, с чем он медлил, и решено как нельзя лучше. Теперь он имел повод оставить войско, причем стольник должен взять за это вину на себя.

Как же все переменилось всего за четыре дня и как отличалось его нынешнее настроение от того, с каким он въезжал в этот город!

Радостная приветственная пальба, веселый перезвон колоколов, зажигательный треск барабанов вызывали тогда ответное биение сердца, жаждущего военных побед, чтобы заслужить руки Марии. А первая встреча с Фрондсбергом, пробудившая возвышенные мысли и желание заслужить похвалу из уст прославленного человека! И как охладили его пыл последующие события, когда Швабский союз потерял для него всякую привлекательность и развеял как дым юношеские фантазии! Теперь он стыдился поднять свой меч во славу союза, замыслившего в угоду собственной алчности разорвать прекрасную страну на куски. Кроме того, как ужасна мысль о том, что Мария и ее родственники будут пребывать на стороне врагов, оставшись верными несчастному герцогу, которого решено изгнать из собственных владений! И ради этого он должен разбить любящее его сердце? «Нет! Этого не будет!» — громко произнес юноша, устремив взор к солнечному свету, пробивающемуся сквозь круглое оконное стекло, и мысленно обратился к синему небу: «О! Что было бы губительно для любого другого на моем месте, Ты обратил во благо!»

Прежняя веселость, отступившая было под ударами судьбы, вновь к нему вернулась, разгладила нахмуренный лоб и заиграла на губах. И он радостно, как в счастливые времена, запел веселую песенку.

— Вот это да! — удивился вошедший господин Крафт. — Я тороплюсь домой, чтобы утешить своего гостя в его печалях, и нахожу его веселым, как никогда. Как мне это понимать?

— А разве вы не знаете, господин Дитрих, — ответил Георг, посчитав разумным скрыть свою веселость, — что можно от гнева смеяться, а от боли петь?

— Я слышал об этом, но никогда прежде не видел.

— Так, значит, вы слышали о досадной истории со мной, — сообразил Георг, — верно, ее уже рассказывают по всем улицам?

— О нет! — успокоил его секретарь. — Никто о том не знает, иначе бы во всеуслышание раструбили подробности тайного поручения. Нет! Слава богу, у меня есть собственные источники, и я обо всем узнаю тот же час, когда это произошло. Однако не сердитесь на меня, но вы поступили глупо!

— Так! — рассмеялся Георг. — А собственно, почему?

— Вам ведь предоставлялась прекрасная возможность отличиться. Кому было бы благодарно высшее начальство за…

— Скажите прямо: лазутчику в тылу врага, — перебил его Георг. — Жаль только, что слава моего отца и его доброе имя побегут вперед и встретятся с врагом раньше меня.

— Я и не подозревал, что у вас могут быть сомнения такого рода. Если бы я был известен так, как вы, меня не пришлось бы долго упрашивать.

— Возможно, у вас в Швабии иное отношение к подобному делу, — не без иронии заметил Георг, — но у нас во Франконии… Стольник Вальдбург должен был об этом поразмыслить и послать лазутчиком ульмца.

— Может, вы и правы. Однако стольник! Как неразумно вы поступили, сделав его своим врагом! Он никогда в жизни этого не забудет, поверьте мне!

— Это меня меньше всего заботит, — ответил Георг, — мне жаль только, что я не могу скрестить клинки с этим высокомерным человеком, причинившим зло моему отцу, чтобы доказать, что презираемая им рука, которую он сегодня оттолкнул, чего-то да стоит.

— Ради всего святого! — взмолился при этих словах Крафт. — Не говорите так громко, нас могут услышать. Однако вы должны взять себя в руки, если когда-нибудь соберетесь служить в войске под его началом.

— Я собираюсь скоро избавить господина стольника от моего ненавидящего взгляда. Так угодно Богу: сегодня я увижу в последний раз закат солнца в Ульме.