Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

Михайлович всем отказывал в подобных просьбах, боясь подвергать невзгодам сурового севера этих людей, выросших в стране, не знающей зимы. Но этот курчавый юноша особенно понравился ему своею скромностью и умом.

Он разрешил юноше остаться на шлюпе, объявив, что отныне он будет зваться Терентием Лаури, – в честь святого того дня.

Этот молодой туземец оказался человеком необычайно вежливым. Его никто не учил никаким правилам обхождения, но он, например, сам никогда не садился, если рядом с ним кто-нибудь стоял. Когда подавали чай, он протягивал руку к стакану последним. Он никогда не становился спиною к людям, которых считал старше себя, и только ждал случая, чтобы услужить кому-нибудь, и прежде всего, конечно, Головнину.

Тот охотно принимал услуги юного сандвичанина, с любопытством этнографа и психолога наблюдая за проявлениями ума и души вчерашнего дикаря, и тем возбуждал великое недовольство Тишки. И вот этот молодой островитянин, чью богатую родину так усердно сторожит мистер Элиот в качестве министра овайгийского короля, стоит сейчас на борту «Камчатки» среди собравшихся матросов и смотрит на дикие, бесплодные скалы Святой Елены, где другой Элиот сторожит другого пленника – Наполеона Бонапарта.

В полном молчании стояли все офицеры на палубе «Камчатки», глядя в подзорные трубы на пустынную каменную громаду острова Святой Елены, когда-то вознесённую землетрясением из морской глубины более чем на две тысячи футов.

Вдали, на синеве океана, вскипавшей под ветром белыми гребешками волн, виднелись два фрегата, очевидно, нёсших караульную службу у острова. Один из них, по определению Головнина, был не менее как пятидесятипушечным.

Вся команда была наверху, ведя меж собой оживлённые разговоры.

– Это который Наполеон-то? – спрашивал Тишка у Шкаева. – Который Москву пожёг?..

– Он самый, – отвечал Шкаев.

– Как же так, Михайло, – говорил с обидой Тихон. – Наш брат русский его в землю загнал, а сторожит англичанин. Не дело это…

– Не дело, Тихон…

Василий Михайлович, случайно услыша обрывки этого разговора, подумал: «Не говорят ли они истину – эти простые сыны России, кто единственно своею кровью воздвиг Наполеону сию тюрьму?»

Убрав лишние паруса, корабль медленно приближался к острову. Тотчас же к «Камчатке» подошёл английский военный шлюп, с которым Головнин вступил в переговоры.

Капитан шлюпа, по просьбе Головнина, запросил по гелиографу[161] крепость, можно ли русскому военному судну запастись на Св. Елене водой, и, получив утвердительный ответ, разрешил идти на рейд.

На рейде «Камчатку» встретил лейтенант с адмиральского корабля «Конкверор», указавший место стоянки и сообщивший, что всё необходимое шлюпу количество воды будет доставлено английскими судами в течение ночи.

– Видно, здесь нам застаиваться не дадут, – сказал Головнин своему юному другу Феопемпту, который с мальчишеским волнением поглядывал на скалистые берега острова.

Англичане действительно не теряли времени: едва «Камчатка» бросила якорь, как портовые гребные баркасы подвезли половину нужного количества воды, обещая остальное доставить на рассвете.

Лишь только успели отойти от борта наливные баркасы, как на шлюп явились один за другим капитан английского брандвахтенного[162] судна и лейтенант с адмиральского корабля.

Английский капитан объявил, что по существующему ныне положению ночью никто не может съезжать на берег, что даже если бы это попытался сделать кто-либо с английских судов, то и его шлюпка была бы обстреляна.

Лейтенант же с «Конкверора» сообщил, что завтра утром капитан, если пожелает, может съехать на берег, но лишь один. Он сможет видеть английского губернатора острова, генерал-майора Гудсона Лоу, адмирала Плампина и русского комиссара при Наполеоне флигель-адъютанта графа де Бальмена.

Наступила ночь.

В темноте поминутно был слышен вокруг «Камчатки» плеск вёсел. То английские военные шлюпки бороздили в разных направлениях залив, серебря вёслами воду. Они опрашивали стоящие в заливе суда, нет ли с них кого-либо на берегу, и наблюдали за тем, чтобы судовые шлюпки были подняты с воды.

Глава 22

Жалобы мистера Вилькинса

Лишь на второй день по прибытии к острову Св. Елены Василий Михайлович съехал на берег в сопровождении Феопемпта Лутковского, взятого им под видом переводчика. Больше никому не было разрешено его сопровождать.

На берегу к ним подошёл английский пехотный офицер, учтиво раскланивающийся.

– Вы, вероятно, хотите пройти к русскому комиссару? – спросил он. – Я могу вас проводить.

Головнин понял, что эта любезность вызвана особенностями того места, которое он вздумал посетить, и тем не менее учтиво поблагодарил офицера, выразив готовность воспользоваться его услугами. Но в это время к разговаривающим приблизился другой английский офицер, но уже в морской форме, высокий, плотный, загорелый, с длинным лицом и простодушным взглядом зеленовато-серых глаз.

Василий Михайлович узнал в нём неожиданно старого знакомца мистера Вилькинса, с которым служил когда-то на «Фосгарте». Тогда это был скромный лейтенант, а теперь он командовал соединением корветов.

Он назвал себя и дружески протянул руку Головнину.

– Рад приветствовать на нашем острове славного русского капитана, который когда-то служил в нашем флоте волонтёром. Читал ваши записки о плавании на «Диане», мистер Головнин.

Затем он стал расспрашивать Василия Михайловича о цели и подробностях экспедиции, из которой он теперь возвращался. Василий Михайлович рассказал.

– Завидую вам, сэр, – сказал Вилькинс. – Я тоже когда-то плавал на морских просторах, а теперь уже третий год являюсь одним из тюремных стражей у этого острова и жду не дождусь, когда меня сменит другой несчастливец.

– Почему, мистер Вилькинс, вы почитаете себя несчастливцем?

– Скука, мистер Головнин, – ответил Вилькинс. – На всём острове нет ни одной кареты. Здесь даже дамы ездят на бал верхом.

Головнин огляделся вокруг и заметил, что, действительно, остров, на котором он высадился, был совсем без дорог и являлся не только военной, но и природной крепостью.

Поперёк ущелья, которое вело в котловину, где помещался городок Джемс-Таун, почти у самого берега моря, был вырыт глубокий и широкий ров от одной горы до другой. На отлогостях подле моря были поставлены батареи крупных орудий. Кругом, на вершинах гор, виднелись такие же многочисленные батареи. Не дорога, а скорее тропа вела в город по мосту через ров.

По пути на каждом шагу встречались солдаты и пехотные офицеры.

– Ранее сюда заходило много кораблей, – продолжал Вилькинс, снова вздохнув. – Тут всё было приспособлено к удобствам нашего брата-моряка. Не городок, а сплошной пансион. Теперь всё пустует. Из-за Наполеона на берег никто не может съезжать. Вот жители и отыгрываются на наших офицерах, беря за всё втридорога, так как на этом проклятом острове никакого хозяйства нет. Курица стоит столько же, сколько в Англии добрая овца.

– Кто же тут живёт? – спросил Головнин.

– Почти одни обезьяны, которых