Рассказы о трех искусствах - Марина Викторовна Андреева

причудливо закругленный фронтон, украшенный фигурами морских богов, и золоченые княжеские короны, венчающие боковые корпуса; к реке вела красивая лестница: Александр Данилович любил пышность, и дом его намного превосходил по размерам и богатству жилище царя[14].

Петр оглядел свой небольшой скромный кабинет и усмехнулся. Сам он предпочитал простоту во всем: в жилище, в еде и одежде. Но ничего не жалел для новой столицы — города, растущего на зависть и изумление всей Европе.

Облако скрыло луну, и мерцающая дорожка на Неве погасла, словно для того, чтобы увести мысли Петра с правого берега Невы на левый, куда вскоре был перенесен центр столицы. Там уже с 1704 года стояла корабельная верфь — гордость царя. С ее стапелей сходили большие военные корабли, так необходимые России для морской борьбы со шведами. Окруженная рвом и земляным валом с пушками, Адмиралтейская верфь одновременно служила и крепостью. А над ней высоко в небо возносилась башня со шпилем, увенчанным золоченым корабликом.

От верфи в лесу проложили в разные стороны длинные прямые дороги. И одна из них — Невская першпектива — стала главной улицей столицы.

Вдоль берега Невы от Адмиралтейства шла линия домов вельмож — каменных, двух- и трехэтажных, с большими окнами, балконами и высоким крыльцом. Купцы, в специально отведенных для них слободах, строились попроще. Но никто не смел строить как ему вздумается: город возводился строго по плану. У него должны были быть прямые и широкие улицы, просторные площади, каналы, сады. По специальному указу здания приказывалось ставить не «середь дворов», как испокон веку было на Руси, а вдоль улицы, создавая так называемую «красную линию».

Для этого нужны были знающие люди. Для этого отправил Петр в далекие края тех «добрых ребят», один из которых прислал теперь жалобное письмо, лежавшее на конторке. Петр обмакнул в чернильницу гусиное перо и быстро начал писать:

«Иван Коробов! Пишешь ты, чтоб отпустил тебя во Францию и Италию для практики архитектуры… Но в обеих сих местах строения здешней ситуации противные места имеют, а сходнее голландские. Того ради надобно тебе в Голландии жить... и выучиться маниру голландской архитектуры, а особливо фундаментам, которые нужны здесь, ибо равную ситуацию имеют для низости стен... того ради отложа все, сему предписанному учись».

ДЕЛА «ДОБРЫХ РЕБЯТ»

На том и кончилась попытка юноши сбежать из скучной Голландии. Иван Коробов понял, что для построек в Петербурге надо уметь делать фундаменты на таком же грунте, как в Амстердаме, что климат Голландии почти такой же, как на Неве. А главное, что он, Иван Коробов, будет строить не только дворцы.

С успехом закончив курс своего учения, он вернулся в Петербург, где и был зачислен на службу по Морскому ведомству. Первые постройки свои он возводил в Кронштадте, потом работал вместе с другими петербургскими архитекторами в «канцелярии от строений», составляя проекты для тех, кто хотел строиться в столице. А уж после смерти Петра, в 1735 году, ему была поручена перестройка Адмиралтейства.

Коробов сохранил первоначальную планировку верфи. Он оставил двойной ряд корпусов, образующих букву П, но заменил мазанковые постройки двухэтажными каменными зданиями. Над центральными воротами он возвел стройную башню, увенчанную золоченым шпилем и корабликом...

Пройдут века. Изменится облик города. Но адмиралтейская башня с золоченым шпилем навсегда останется эмблемой Петербурга.

В «канцелярии от строений» работали вместе с Коробовым и другие молодые русские архитекторы. Разная была у них биография, и разная судьба ожидала каждого из них.

Петр Еропкин трудился над благоустройством Петербурга. Новым, им придуманным способом он укреплял берега Невы. Разработал генеральный план города в районе Адмиралтейства, и памятью о нем осталась новая магистраль — Гороховая улица.

Еропкин горячо любил родину и принес ей в жертву свою жизнь. Он не мог равнодушно смотреть на усиливающееся в России после смерти Петра влияние немцев, которыми окружила себя императрица Анна Иоанновна.

Один из министров того времени, Артемий Волынский, пытался вступить в борьбу с засилием иностранцев. К нему примкнули передовые люди — патриоты своей родины, среди них был и Еропкин. Но царица, полностью доверявшая немцам, приказала казнить «заговорщиков». На Ситной площади в Петербурге вместе с Волынским погиб и Еропкин.

Иначе сложилась судьба Земцова. Михаил Григорьевич Земцов не уезжал учиться за границу. Он был первым архитектором, получившим образование в Петербурге. Способный и трудолюбивый, он быстро продвигался вперед. И когда в ноябре 1724 года Петр велел собрать всех иноземных архитекторов для аттестации Земцова, они единодушно постановили: «Достоин звания архитектора полного и действительного».

Земцов был первым русским архитектором, который противопоставил горенкам, клетям и темным покоям боярского терема просторный светлый дворец с залами для ассамблей и кабинетами для занятий. Строил Земцов много.

Ему принадлежит дворец в Ревеле (ныне Таллине), Аничков дворец (Дворец пионеров) в Петербурге, парковые павильоны Летнего сада и многие другие строения. По сей день напоминает о талантливом русском зодчем церковь Симеона и Анны (угол улиц Белинского и Моховой в Ленинграде).

Адмиралтейство. Гравюра Я. Ростовцева.

ПЕТРОВ ДВОР

В начале XVIII века на крутом высоком уступе над Финским заливом кипела работа. Сотни солдат и крепостных крестьян рыли каналы, прокладывали аллеи, сажали деревья. Важно прохаживались архитекторы. Суетились садовники, мастера фонтанного дела, резчики по камню и дереву.

Иногда появлялся высокий стремительный человек в преображенском кафтане. Размашистым шагом он поспевал всюду. Он собственноручно набрасывал план парка, указывал направление аллей, выбирал места для дворцов и фонтанов. Петр I строил свое любимое детище — Петергоф.[15]

Древнюю Пальмиру окружала пустыня. Путник, покинувший город, терялся среди бесконечных бесплодных песков. А Северная Пальмира выросла среди лесов, на зеленых берегах Финского залива. Чудесные создания зодчих и скульпторов как бы перешагнули с улиц и площадей Петербурга в леса и поля его окрестностей. Камень, мрамор и бронза объединялись в сказочно прекрасный ансамбль с зеленью деревьев и голубыми просторами моря. Подобное волшебной сказке, вырастало одно из самых удивительных творений мирового искусства — Петергоф.

В то самое лето 1720 года, когда в Летнем саду веселая ассамблея встречала прибывшую в Петербург статую Венеры, Петр I получил письмо. Писал ему Савва Рагузинский, дипломат, который находился в Италии.

Савва сообщал Петру, что отправляет для Петергофа две мраморные статуи — «Адама» и «Еву», работы лучшего венецианского мастера Джованни Бонацца.

В тот же день, когда было получено донесение, что статуи прибыли, царская яхта вышла в море: Петру не терпелось поскорее взглянуть на новое сокровище. После нескольких часов пути