Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Я понял, святой отец, понял! А что, кто-то сделал вам плохо?

– Край здесь уж больно богохульный. Графство Тулузское хоть и замирилось с королем, да ересь не вывелась из умов и душ людских. Утром, еще заря только забрезжила, на меня напали, мешок накинули на голову и побили ногами и палкой. Еле вырвался я! Да и вижу я, как тут люди на меня смотрят. Не все конечно, но многие! Вот как спутник твой.

– Простите его, святой отец!

– Пусть Бог простит. А тебе спасибо, что не отказал мне, путнику, ни тогда, в своем доме, ни сейчас, за столом.

Бертран распрощался, а Жако упал на колени, прося благословения у францисканца.

– Почему вы так с отцом Лотером? – спросил Бертран Генриха де Сов, уже сидящего в седле.

– Я хоть и собираюсь стать тамплиером, но всю жизнь буду помнить, как такие вот проповедники, как этот францисканец, а может, и он тоже, двадцать лет назад своими подозрениями в ереси свели в могилу моего отца.

Глава пятая

Король Людовик и королева Маргарита

Король сладко потянулся на ложе, глядя на лилии, которыми вышит был шатер. Его крепкое, еще молодое тело не желало подниматься, чувствуя приятную усталость после долгой ночи любви. Королева Маргарита лежала рядом, полуприкрытая одеялом, оставлявшим на виду в легком полумраке шатра красивые груди. Людовик поцеловал ее плечо и ключицу, погладил грудь. Жена улыбнулась во сне, но не проснулась. Король вновь почувствовал острое желание прильнуть к ее телу, но не стал тревожить сон бесконечно любимой Маргариты. Он не хотел ни о чем думать – только об этой бархатистой, словно персик, коже, гладкой, нежной, без единой морщинки, об этих красивых полноватых грудях, словно и не вскормивших пятерых детей. Как же Маргарите удавалось так хорошо выглядеть и в двадцать семь лет не уступать самым ярким красоткам Франции, а многих и превосходить? Людовик был уверен – это Божья благодать, а еще, конечно, многочисленные красные, желтые, белые, оранжевые, фиолетовые баночки, флакончики с кремами, мазями, духами, отварами и еще бог знает какими жидкостями и порошками, во множестве используемыми королевой. Они и сейчас стояли на маленьком столике со стороны спящей Маргариты. Как только она проснется, еще не крикнув служанку, сама начнет прихорашиваться. Людовик любил наблюдать, как его жена ухаживает за собой, медленно, маняще, втирая растекающиеся крема в кожу. Часто во время этих процедур он становился перед ней на колени и целовал ее лоно, бедра и живот. В свои тридцать четыре он не знал другой женщины, кроме жены, да и никогда не хотел знать. Страсть к Маргарите пылала в нем многие годы, не утихая, и жена отвечала такой же взаимностью.

Людовик ощущал необыкновенное спокойствие и счастье. Наконец-то его мечта сбывается, и они теперь все время вдвоем с Маргаритой, и осуществляют их общую мечту вместе! Он поднялся, стараясь не разбудить жену, немного помахал руками, разминая свою высокую стройную фигуру, надел тунику, штаны, помолился перед серебряным распятием у изголовья ложа. Умылся в серебряном тазу, налил себе в кувшин вина и потянулся за кувшином с водой, так как никогда не пил вино неразбавленным. Вода оказалась теплой, простоявшей в шатре всю ночь и утро. Людовику же хотелось освежиться. Налив вино в кубок из золота тончайшей ковки с изображением древних французских королей и французских святых среди природного орнамента, он вышел из шатра на палубу, еще раз бросив влюбленный взгляд на спящую жену.

Слаженные действия гребцов, тихое течение Соны позволяли передвигаться по палубе без намека даже на легкую качку. Глядя на бургундские виноградники, уже отяжелевшие под гроздьями зреющей ягоды, король Людовик слегка пригубил неразбавленное бургундское вино. Зеленые холмы по обеим берегам Соны, над которыми то тут, то там виднелись зубцы серых стен замков из крупных валунов и башни с черепичными крышами, лодки рыбаков, застывавшие на месте при виде целой флотилии галер, птицы в высоком голубом небе, негромкие разговоры моряков, плеск весел – все настраивало на умиротворение и размышление. Именно это любил король, в такие минуты ощущая небывалое единение с Богом.

Слуги, подбежавшие к государю, получили легкий выговор за то, что не принесли из трюма холодной воды. Капитан галеры – сухощавый седой мужчина, стоявший под мачтой, услышав, что король проснулся и вышел на палубу, подошел, поклонившись.

– Ваше величество, скоро мы покинем бургундские земли. За ночь не было никаких происшествий. Где-то с час назад я видел на правом берегу колонну всадников – человек двести – один из наших отрядов, что опередили нас вчера.

– Хвала Господу и спасибо тебе, Юбер, – откликнулся король. – Вон тот бочонок с водой, из которого гребцы пьют, давно принесли из трюма?

– Да вот только что! – ответил капитан.

– Прошу, Юбер, принеси мне половинку черпака, я разбавлю вино.

– Это превосходное бургундское с дивным запахом? – удивился моряк.

– Да, я не пью вино в чистом виде.

– Так эту воду ведь гребцы пьют, ваше величество! Как я могу предложить вам такую воду? К ней уже прикасались их рты!

– Не скупись, капитан, – слегка усмехнулся король, – гребцам воды хватит, мне всего-то глоток нужен!

– О, мой король! Конечно! Вы не подумайте чего… Просто как может король пить вместе с простолюдинами?!

– Эти люди идут со мной в Святую землю, они разделят все тяготы пути со мной, а я с ними, и цель у нас одна – освободить Иерусалим! Так почему я побрезгую одной с ними водой? Вспомни, Юбер, чему нас учил Господь, который сам не гнушался ни трапезой с другими людьми в Кане Галилейской, ни трапезой с учениками, ни колодезной водой от самаритянки!

– Ваше величество мудры! – промолвил капитан. – А я вот, с вашего позволения, тоже хлебну вина, у меня тут мех припасен, но терпкого вина – взбодрюсь, а то почти целую ночь не спал!

– Пей, конечно, Юбер, но помни, однако, ты капитан, на тебе корабль, и много вина – вредно!

Получив поучения от короля, капитан, поклонившись, ушел, а Людовик с удовольствием выпил разбавленное холодной свежей водой бургундское, не отрываясь глядя на земли этого герцогства, уходившие вдаль.

Ощущение полной свободы наполняло его душу ликованием.

Все осталось позади – в душном Париже. И в первую очередь мать – Бланка Кастильская. Сейчас созерцая реку, берега, корабли, король с удивлением думал, неужели