Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери

– Я… я не знаю, – смущенно проговорила Джейн.

Она была хорошей девушкой и доброй прихожанкой, старалась быть достойной своей профессии и верила всему, чему ее учили. О небесах она думала не больше, чем было необходимо.

– На днях Минни Мей спросила меня, можно ли в раю носить каждый день праздничные платья, – сказала со смехом Диана.

– И ты ответила, что можно? – поинтересовалась Энн.

– Нет, конечно! Ответила, что там нас будут занимать другие вещи.

– А я думаю, что можно… иногда, – серьезно проговорила Энн. – В вечности достаточно времени для этого – не в ущерб более серьезным вещам. Верю, что все мы будем носить там красивые платья… наверное, правильнее сказать – облачения. Сначала я хотела бы несколько столетий носить розовое… может, за это время розовый цвет мне наскучит. Я так его люблю, но в этом мире он для меня под запретом.

За ельником тропа круто спустилась к залитой солнцем поляне. Там через ручей был перекинут бревенчатый мостик, перейдя который, девушки оказались в роскошной буковой роще, где воздух был как прозрачное, золотистое вино, зеленая листва обдавала свежестью, а земля под ногами казалась живой мозаикой из переплетенных солнечных лучей. Потом снова пошли вишни, а за ними – поросль молодых, стройных елочек. Наконец девушки вышли к холму – такому крутому, что они запыхались, взбираясь на него. Но открывшийся вид стал главным сюрпризом дня.

Перед ними развернулись задние участки ферм, тянувшихся вдоль верхней дороги в Кармоди. Ближе к холму на солнечном местечке в окружении буков и елей был сад – точнее то, что когда-то было садом. Его окружала полуразрушенная каменная ограда, поросшая травой и мхом. У восточной стороны разрослись буйно цветущие, похожие на снежные сугробы вишни. Сверху можно было разглядеть старые дорожки, а посредине – двойные шпалеры розовых кустов. Все остальное пространство захватили белые и желтые нарциссы, ветерок легко покачивал воздушные цветы над сочной зеленой травой.

– Боже, как красиво! – воскликнули девочки.

А Энн не могла вымолвить ни слова, очарованная зрелищем.

– Откуда здесь сад? – проговорила Присцилла в изумлении.

– Это, видно, сад Эстер Грей, – сказала Диана. – Я слышала мамин рассказ о нем, но сама его раньше не видела. И даже не предполагала, что он еще существует. Ты знаешь эту историю, Энн?

– Нет, но имя мне знакомо.

– Ты могла его видеть на кладбище. Эстер похоронили у тополей. На могиле стоит небольшой коричневый камень с высеченными открытыми вратами и надписью: «Светлой памяти Эстер Грей, скончавшейся в возрасте двадцати двух лет». Джордан Грей похоронен рядом, но на его могиле нет надгробия. Странно, что Марилла ничего тебе не говорила. Впрочем, все произошло тридцать лет назад, можно и позабыть.

– Раз есть история – мы должны ее знать, – сказала Энн. – Давайте расположимся среди нарциссов, и Диана нам ее расскажет. Ой, девочки, сколько их здесь… они все заполонили, словно ковер из солнечного и лунного света. Вот это открытие! Ради этого стоило пускаться в путь. Подумать только! Я уже шесть лет живу в миле от этого места и никогда раньше здесь не была. Ну, рассказывай, Диана.

– Давным-давно, – начала Диана, – эта ферма принадлежала старому мистеру Дэвиду Грею. Сам он здесь не жил… он жил там, где сейчас дом Сайласа Слоуна. У него был единственный сын Джордан, который однажды зимой уехал на заработки в Бостон и там полюбил девушку по имени Эстер Мюррей. Она работала в большом магазине и ненавидела свою работу. Эстер выросла в деревне и всегда мечтала жить на природе. Когда Джордан сделал ей предложение, она согласилась, но с условием, что он увезет ее в какое-нибудь тихое местечко в окружении полей и лесов. И он привез ее в Эйвонли. Миссис Линд говорила, что он очень рисковал, решив жениться на янки. Эстер и правда была хрупкого сложения, да и хозяйкой никудышной, но, по словам мамы, очень хорошенькой и милой. Джордан был готов целовать землю, по которой она ступала. Мистер Грей отдал сыну эту ферму, и тот построил здесь небольшой дом, в котором они с Эстер прожили четыре года. Эстер редко выходила в люди, ее тоже мало кто навещал, кроме мамы и миссис Линд. Джордан разбил для жены сад, который она обожала и проводила в нем почти все время. Образцовой хозяйкой она не была, но цветы были ее страстью. А потом Эстер заболела. Мама думает, что у нее еще до приезда в Эйвонли начала развиваться чахотка. Она не сразу слегла, но слабела с каждым днем. Джордан никому не позволил ухаживать за ней. Он все делал сам, и, по маминым словам, ни одна женщина не сравнилась бы с ним в такой нежной заботе. Каждый день он закутывал жену в шаль и выносил на руках в сад, где она проводила весь день, лежа на качелях со счастливым видом. Говорят, она каждое утро и каждый вечер просила Джордана опуститься рядом с ней на колени и вместе помолиться о том, чтобы ей было дано, когда придет время, закрыть глаза в этом саду. Ее молитва была услышана. Однажды Джордан, как обычно, вынес Эстер в сад, устроил на качелях, а сам собрал все распустившиеся розы и усыпал ими жену. Она только улыбнулась в ответ… и закрыла глаза… навеки, – тихо закончила Диана рассказ.

– Какая прекрасная история, – со вздохом проговорила Энн, утирая слезы.

– А что стало с Джорданом? – спросила Присцилла.

– После смерти Эстер он продал ферму и вернулся в Бостон. Ферму купил Джейбс Слоун. Он и передвинул дом ближе к дороге. А Джордан умер десять лет спустя, его прах перевезли в Эйвонли и захоронили подле Эстер.

– Не понимаю ее – как это бросить все и уехать в глушь? – сказала Джейн.

– А я как раз понимаю, – задумчиво произнесла Энн. – Сама бы я не хотела всегда так жить. Я люблю леса и поля, но и людей тоже. Хотя Эстер могу понять. Она страшно устала от шума большого города, от множества людей, которые приходят-уходят, и никому до нее нет дела. Ей захотелось укрыться от этого непрерывного гула, спрятаться в спокойном, уютном местечке на природе, где можно отдохнуть. И она получила то, что хотела, а это, думаю, удается немногим. До своей кончины она провела четыре прекрасных года… время полного счастья, так что ей