Зимовьё на Гилюе - Сергей Артурович Шаманов

Стройматериалы никто не считал, и стройки никто не охранял. Под замком были только бытовки с инструментами и личными вещами рабочих. Пользуясь локально наступившим коммунизмом, вся округа растаскивала по ночам доски, стекловату, рубероид и другие полезные изделия советской промышленности. Мы с Максом тоже решили не оставаться в стороне. И первую нашу избушку полностью построили из отличного нового дармового материала.

Разжившись парой дюжин досок со стройки, мы стаскивали их в укромное место – куда-нибудь под теплотрассу. Материал отбирали самый лучший, первосортный. Больше всего нам нравилась хорошая сухая вагонка из сосны, потому что стены из неё получались без щелей, а сами доски были очень лёгкими.

Поскольку первая часть нашего пути проходила по автодороге, то доски на этом участке мы везли на обычной детской коляске. В восьмидесятые годы на БАМе была хорошая рождаемость, поэтому коляски всегда можно было найти на помойке или в общих коридорах бараков.

Советские коляски были невероятно крепкими. После того как они выполнили свою основную функцию в качестве средства перевозки новорождённого, их приспосабливали для разных хозяйственных нужд. Сняв люльку и постелив на нижнюю площадку толстую фанеру, на коляске можно было возить телевизоры в ремонтную мастерскую, транспортировать мешки с сахаром и мукой из магазина, осуществлять челночные рейсы в пункты приёма стеклотары, макулатуры, металлолома и делать много других полезных дел.

Но поскольку доски – тяжёлый промышленный груз, коляски нам хватало на один-два рейса. Потом лопались оси, ломались втулки колёс, и приходилось искать новое транспортное средство. Иногда поиск был сопряжён с риском.

Однажды, выработав ресурс очередного своего транспортного средства, мы остались без коляски и нигде не могли найти новую. Все окрестные помойки были целомудренно чисты. И вдруг по дороге на учёбу мы случайно заметили искомый четырёхколёсный объект, закинутый на крышу барачного крыльца. Коляска мирно спала летаргическим сном, наполовину укрывшись снегом. Лезть за ней было опасно: в случае форс-мажора не было других путей отступления с крыши, кроме как обратно через палисадник – в объятия рассерженного хозяина. После долгих раздумий Макс нашёл способ завладеть транспортом. Он взял три больших стодвадцатимиллиметровых гвоздя, загнул их и соединил между собой проволокой – получилась кошка, похожая на огромный рыболовный тройник. К тройнику была привязана верёвка. Всё, что требовалось сделать, – это метко забросить кошку на крышу, зацепить коляску и стащить её на землю.

В один из тёмных заснеженных вечеров мы пошли к заветному бараку. Улицы были пустынны, город готовился ко сну, обыватели сидели по домам в растоптанных тапочках у сияющих телевизоров.

Макс раскрутил кошку и забросил её на крышу. Рванул, затаив дыхание, за верёвку, но коварный инструмент, хищно сверкнув пустыми крючками, соскользнул в снег.

– Блин, что-то у меня сноровки совсем нет, – раздосадованным шёпотом произнёс Макс и, прицелившись, снова закинул тройник на крышу.

Время замедлилось…

– Кажется, зацепилась! – с улыбкой на лице прокомментировал друг, обернувшись. И потянул к себе добычу.

Пойманная на тройник коляска отчаянно заскрипела, сопротивляясь и упираясь всеми своими четырьмя колёсами. Спрессовавшийся после нескольких снегопадов снег огромным комом ухнул с крыши на крыльцо. Шум был похож на выстрел из Царь-пушки. За дверью квартиры тотчас послышалась суетливая возня и чей-то взволнованный глухой кашель.

– Макс, уходить надо! Чёрт с ней, с коляской! – не вытерпев, сказал я.

Кашель за дверью стал громче.

– Кошку не брошу, я её три дня делал, – ответил Макс, продолжая тянуть за верёвку.

В дверях квартиры хрустнул замок: кто-то провернул замёрзший ключ.

– Сваливаем! Бросай! – испуганно прокричал я Максу и исчез в темноте.

Сзади послышался чудовищный грохот – коляска наконец упала с крыши. Вслед за этим раздался не менее чудовищный рёв хозяина квартиры.

Я бежал не разбирая дороги: то подныривал под какую-то теплотрассу, то прыгал через штакетник, карабкался на сарай, снова преодолевал теплотрассу… Незамысловатый мат негодующего хозяина затих. За спиной слышалось только загнанное сипение друга и слабый лязг металла. Ремень у Макса, что ли, расстегнулся или порвался – пряжка железная обо что-то звякает? Перепрыгнув через последнюю теплотрассу, я оказался возле промтоварного магазина «Северянка», расположенного на границе нашего двора. Завернув за автобусную остановку, упал навзничь и стал хватать ртом колючий снег. Кровь в висках стучала от страха и незапланированного бега с препятствиями.

Следом прибежал Макс. Он волочил за собой опутанную верёвкой коляску.

– Ты что, её не бросил?! – удивился я.

– Жалко стало, – ответил Макс, тяжело дыша и, так же, как я, хватая руками снег и жадно поедая его.

– Нашёл что жалеть, достали бы другую!

– Да не коляску жалко, а кошку. Намертво прицепилась. Я, пока бежал, всё её отцепить пытался, но так и не смог.

– И ты через все эти теплотрассы с коляской прыгал? – снова удивился я.

– Ага.

– То-то я слышу сзади: звяк-звяк, думал, ремень у тебя расстегнулся. – И я вдруг громко рассмеялся.

– Тебе смешно, а я вот телогрейку всю изорвал, то ли коляской, то ли кошкой. – Макс продемонстрировал свой изрядно ободранный бок с лихо торчащими пучками ваты. И уже сам начал смеяться. – Со страху не то что коляску – тепловоз за собой утянешь и не заметишь.

Насмеявшись вволю, мы сняли с коляски люльку и, смотав кошку, сослужившую нам сегодня хорошую службу, отправились укладывать доски. Завтра утром предстоял ранний выезд в тайгу.

Глава XVII

Заяц под новогодней ёлкой

Каждое воскресное утро той зимы я помню в мельчайших подробностях.

Поздно вечером я ставил будильник на четыре часа утра. Мать, наблюдая за мной, только недоуменно пожимала плечами. Встав по будильнику, я кипятил чай, завтракал, собирал в рюкзак продукты и, тепло одевшись, выходил на улицу. В октябре – в первые наши воскресные выезды в тайгу – на улице был ещё небольшой, приятно бодрящий морозец. Но уже в конце ноября морозы перевалили за минус сорок; заиндевевший город колыхался в густом тумане и угольном дыму многочисленных кочегарок, а сухой пенопласт снега под ногами скрипел с подвизгиванием. Мы встречались с Максом у подготовленной коляски и около пяти утра в полной темноте выезжали из города.

По пустынной ленте шоссе двигались под звёздами два подростка в телогрейках, ватных штанах, валенках, больших заячьих ушанках и огромных меховых крагах. Они волокли за собой тяжело нагруженную коляску с белеющими в темноте досками, поверх которых были привязаны рюкзаки. Иногда они пели песни Виктора Цоя, иногда