Мы – Виражи! - Алена Кашура

(Эдуард Маркович предложил сделать это для привлечения внимания), вокруг тотчас собралась целая толпа. Люди аплодировали, не желая расходиться, и наперебой спрашивали, где можно будет увидеть шоу. Даже Гектор Фортунатос был всем доволен. «Bellissimo! Bravo!»[43] – восклицал он, наблюдая за репетицией из медальона одним глазом. К счастью, вокруг было слишком шумно и никто не слышал его, кроме папы.

Один Ломик держался в стороне. Он так тесно прислонился к плата́ну, словно хотел врасти в него. Потому что не мог – никак не мог! – прикоснуться к ножам. Алое пятно снова и снова расплывалось у Ломика перед глазами.

Глава 35

Последнее слово Усика

На следующее утро ключи от машины так и не нашлись. Пришлось звонить Эдуарду Марковичу. Он, конечно, не отказал и быстро приехал. Заодно и с тиграми познакомился. Скиф и Перс ласково тёрлись о его брюки. Однако директор заметно обрадовался, когда все наконец уселись в его старенький, но боевой микроавтобус.

– Славные у вас звери, – сказал он, заводя мотор.

– А какие талантливые! А какие послушные! – мама принялась хвалить своих котиков, и её было не остановить. – Да им хоть сейчас можно выступить! Где угодно! Даже посреди города! Они всех покорят!

– А это идея! – Эдуард Маркович съехал на обочину и, затормозив, посмотрел на артистов круглыми глазами.

– Предлагаете вывести тигров в город? – озабоченно спросила бабушка.

– Не тигров! – директор тряхнул головой. – Вас! Ваши выступления станут лучшей рекламой для шоу! Ну? Что скажете?

Мама неуверенно посмотрела на папу. Бабушка пожала плечами. Ломик отвернулся к окну.

– Bellissimo! – это прапрадед подал голос из медальона. – Именно так мы и поступим!

И Эдуард Маркович снова нажал педаль газа.

В городе артисты разделились. Малинку с бабушкой оставили на набережной. Папа с мамой решили выступить в парке. Усик с Викки отправились смешить народ на большой площади возле торгового центра. Ломик сказал, что будет репетировать возле цирка. Мама хотела поехать с ним. Но Ломик отказался. Он твёрдо пообещал, что сегодня отправит в яблочко все ножи до одного. Ему и правда хотелось это сделать: ради семьи, ради самого себя, наконец. Невыносимо жить со страхом внутри! Но, увы, Ломик так и не прикоснулся к ножам. Поэтому люди, проходившие мимо, даже не обратили внимания на мальчика, притаившегося в тени платана.

Зато у остальных артистов дела шли отлично! Виражи были счастливы, показывая прохожим свои мирарис. Но ещё больше Виражей радовался Усик.

Он и забыл, когда работал с такой лёгкостью. Обычно у него за спиной маячила фигура дядюшки Жако. Придирчивый взгляд хищно следил за каждым движением. От этого взгляда кишки Усика стягивало тугим узлом. Он до жути боялся ошибиться, потому что за каждой ошибкой следовало наказание.

Зато теперь Усик чувствовал себя так, словно его отпустили с привязи. Если он забывал движение, Викки выполняла его сама. А если начинал импровизировать, напарница тотчас подхватывала игру, чтобы развеселить зрителей ещё больше. Смех людей, звучавший вокруг, делал Усика невесомым. Он чувствовал себя пёрышком, которое вот-вот взлетит.

– Уф, ну и жарища, – Викки устало опустилась на лавочку рядом с Усиком, где они устроили себе короткую передышку.

– Печёт, – согласно кивнул Усик.

– Знаешь что, – Викки хлопнула его по плечу, – пойду куплю газировку и пару хот-догов. А ты посиди.

Она убежала, напевая что-то под нос. Усик блаженно откинулся на спинку лавочки. Он зажмурился, вспоминая улыбки зрителей. И тут холод пробежал у него по спине, пересчитывая позвонки. Усик заледенел от ужаса. Счастье и лёгкость испарились в мгновение, словно их вышибли одним сильным ударом. Он почувствовал на себе взгляд. Его взгляд.

Жако быстро приближался, ловко огибая прохожих и не выпуская Усика из виду. Чёрный силуэт, похожий на ожившую тень.

Карлик вжался в лавочку, не в силах пошевелиться или моргнуть. Руки и ноги ему больше не принадлежали. Да и сам себе он тоже не принадлежал.

– Ну здравствуй, – Жако растянул губы в улыбке, но его глаза были как две чёрные пропасти. И Усик начал проваливаться в них – всё глубже и глубже. – Соскучился?

Если бы Усик мог, он бы заорал от ужаса на всю площадь, на весь город, чтобы Виражи услышали и пришли на помощь. Но он не мог даже открыть рот.

– У меня к тебе деловое предложение, – Жако вытащил из рукава листок, свёрнутый вчетверо, и аккуратно вложил его в нагрудный карман рубашки, которую Усику подарил Ломик. – Прочти сегодня. Вечером я приду за ответом.

Жако усмехнулся, окинув Усика взглядом, и растворился в толпе. А карлик всё сидел, еле дыша. Ужас пригвоздил его к месту, точно булавка – бабочку. Сердце застыло. «Этот человек знает, где находится лагерь Виражей, – билось у Усика в голове. – Он придёт сегодня!»

– Я не нашла хот-догов, зато купила…

Викки вернулась с бумажным пакетом в руках. Она не договорила, заметив, что Усик белее мела.

– Что с тобой? – Викки присела рядом и тронула друга за руку. – Ты же холодный, как лёд!

Викки пощупала Усику лоб, прикоснулась к щекам и шее. Её ладонь была тёплой, почти горячей. Холод начал понемногу отступать. Сердце снова забилось.

– Всё хорошо, правда, – слабым голосом отозвался Усик.

Но Викки не поверила. Она позвонила Эдуарду Марковичу. И вскоре отпаивала карлика чаем в цирке.

Весь день записка Жако прожигала Усику карман. Но карлик боялся к ней прикоснуться. Лишь изредка, скосив глаза, он смотрел на острый уголок, который торчал наружу. Если б только записка исчезла… Если б только встреча с Жако померещилась ему от жары!.. Но острый уголок то и дело колол глаза.

Лишь вечером, на обратном пути из города, Усик прочитал послание Жако. Он свернулся калачиком на заднем сиденье старенького микроавтобуса Эдуарда Марковича и раскрыл записку:

«Сорви выступление Виражей. И в следующем году, когда призрак передаст мне мирарис, один из них станет твоим. Слово фокусника. Жди меня после захода солнца у поваленной сосны».

Усик смял записку в маленьком кулаке. Он знал: каждое слово в ней – ложь. Мирарис сами выбирают тех, кому хотят принадлежать. Жако здесь ни при чём. Но даже если бы он сумел подарить Усику все шесть мирарис, это ничего бы не изменило. Карлик уже приготовил слова, которые скажет Жако. Точнее, только одно слово… И, скорее всего, оно станет последним. Слишком долго Усик разочаровывал своего хозяина.

Жако простил Усика, когда обнаружил, что карлик подсматривает, как Гектор Фортунатос передаёт ему мирарис. Знал: Усик не разболтает тайну – слишком боится. Жако даже поверил, что во время представления Усик сорвал серьгу с его уха и