Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2 - Александр Дмитриевич Григорьев

каликою», 11) «Калика и голи кабацкие», 12) «Небылица», 13) «Усы», 14) «Проделки Васьки Шишка», 15) «Старина о льдине и бое женщин» и 16) «Дунай». Первые 14 старин он пропел в д. Карьеполе, а последние 2 в д. Сояне. Позднее, когда я уехал с р. Кулоя в р. Мезень, мне передавали, что Садков ждет меня зачем-то в Русановском заводе. Предполагая, что он хочет мне еще спеть что-либо, я старался увидать Садкова, но это мне не удалось: он ушел на Ружниковский завод, где будто бы нанялся в сторожа. Кроме пропетых старин, он знал еще раньше, но не мог мне тогда спеть 1) про «Камское побоище» и 2) «Орсёнко», который поит голей и пропивает сорок тысяч; он слышал или даже знал раньше старину 3) о «Голубиной книге». Содержанию старин он верит: удивляется подвигам богатырей, когда поет об изменении природы во время боя Добрыни с Дунаем, и плачет, когда поет о том, что 40 калик казнят оклеветанного Михаила. Поет он довольно громко. Интересно у него иногда при пении окончание стиха. Он еще знает пять духовных стихов: 1) «Алексей-человек Божий», 2) «Иуда Христа продаваёт», 3) «Микола-святитель», 4) «Вознесение Христово» и 5) «О старце, не владевшем ни руками, ни ногами», и еще 6) «Грумаланку» — песню о том, как бедовали русские на Грумаланте (Шпицбергене), которую теперь, по его словам, редко кто знает. Зная много старин, он старается связать их в своем сознании. Интересны его объяснения по поводу старины «Бой Добрыни с Дунаем». У русских богатырей были бело-полотняные шатры, а у неверных черные. Когда не бывало неприятельского нашествия, Владимир распускал богатырей. Дунай, бывший русским богатырем, во время такого отпуска служил королю лехоминскому. На пиру кн. Владимир разгневался на Дуная («Пощо цюжи королесьва обороняш?») и велел за это посадить его в погреб. Калики в «Старине о 40 каликах», по его объяснению, были богатыри.

230. Дюк Степанович

(См. напев № 10)

А-й на ярость да было — Олёшеньку Поповиця,

На ухватку было — Добрынюшку Микитиця,

А-й да на силу — да Самсона да Колыванова,

А-й да на сцясьё — да старого да Илью Муромьця,

5. А-й на казну-ту — Садка, купьця было богатого,

А-й на именьицё — Дюка было Степанова.

А-й испостроён был у Дюка широкой двор,

Да не мал, не велик был — на семи вёрстах.

Ишша кузьници, байны были в шыроко́м двори;

10. Ишша кузьници-ти, байны да были медныя.

А-й да у Дюка-та было в шыроком дворе,

Ишша триста столбов было да серебреных,

Да четыреста столбов было позолоценых,

Ишша медны(м), зелезны(м) да цисла-смету нет.

15. А-й да круг Дюкова была да широка двора

Оведёна ограда была да булатная

Тово синёго булату фсё заморского.

Ишше крыт-то был у Дюка шырокой двор,

Ишше крыт-то был медью да фсё коза́ркою*,

20. Да кото́ра медь дороже да красна золота.

Да не бела ли берёзонька к земле клоницьсе,

Да не сыр-от ли дуб да изгибаицьсе,

Не бумажно ли лисьё да ростилаицьсе:

Поклонялса Дюк Стёпаноф да родной матушки.

25. Веть он падал бы ей да во резвы ноги

Да просил бласловленьицё[132] да великоё

Ишша съездить ему бы да ф красен Киеф-грат

Да людей бы посмотреть да собя показать:

Посмотреть бы-то князя фсё Владимера,

30. Посмотреть бы кнегину фсё Опраксею,

Посмотреть-то фсех руськиих да бога́тырей,

Да послушать-то петья-цетья церковного

Да того же бы звону да колокольнёго.

Да дала ему матушка бласловленьицё

35. Со буйной головы да до сырой земли.

Снарежалса он во платьицо да во цветноё,

Ишша брал он уздицю да фсё тасмяную,

Ишша брал бы он седёлышко церка́льскоё,

Да пошёл Дюк Стёпанович на конюшын двор.

40. Ишша брал бы, уздал собе коня доброго;

Да накладывал седёлышко церка́льскоё;

Натенул бы двенатцеть тугих потпругоф;

Как тринатцату тянул церес хребётну степь —

Да не ради он басы, да ради крепости,

45. Ишша ради-то опору да молодецкого:

Не оставил бы доброй конь да во чистом поле,

Не заставил бы ходить в поле-то пешого.

Только видели веть Дюка, как коня седлал,

А-й коня бы он седлал да ф стремена ступал;

50. А не видели поступки да лошадиноей,

А-й да не видели поески да молодецькоей,

Только видят: во цистом поле курева стоит,

Курева-де стоит да дым столбом валит.

Да ис той бы ис Корелы да ис Богатою

55. До того же бы города до Киева

Тут не мало ростаянья: фсё петьсот тут вёрст.

А-й приежджал он ко городу ко Киеву,

Приежджал он ко князю да к широку двору,

К широку бы двору да ко красну крыльцю.

60. Соходил Дюк Стёпаноф со добра коня,

Становил он коня да у красна крыльця,

Не приказана поставил да не привязана.

Ишша сам бы он шол да на красно крыльцо,

У ворот он не спрашывал прыворотницькоф.

65. Со красно́го-то крыльця да на новы сени —

Да у дверей-то не спрашывал да прыдверникоф.

Он с новы́х-то сеней да во светлу́ грыню́;

Он веть Восподу Богу фсё помо́лилса,

На фси стороны цетыре жё покло́нилса.

70. А-й говорыла тут кнегинушка Опраксея:

«Уш ты здрастуёш, удалой доброй молодець!

Я не знаю веть, тибя как именём назвать,

Я не знаю величать да по отецесьву;

Уш ты коего ты города да кое́й земли,

75. А-й уш ты коей же сибирской же украинки?»

Говорыл бы ей Дюк да сын Степанович:

«Ишша в доме ли Владимер да стольнекиефьской?»

Отвецяла кнегинушка Опра́ксея:

«Да Владимера в доме не слуцилосе,

80. Да уехал Владимер ко Божьей церькви

Да ко той жа к обедьни да воскрисеньскоей».

Да пошол Дюк Степаноф ис светло́й грыдни,

Прыходил Дюк Степаноф ко добру коню,

Он лехко-скоро скакал да на добра коня,

85. Да поехал бы он да ко Божьей церькви.

Приежжал к ограде фсё церьковноей,