Всё о мореплаваниях Солнышкина - Виталий Титович Коржиков

тарелку для третьего. Смущённый Борщик собирался уже беспомощно развести руками, но в это время к самому борту приблизился тонкий смерч и с ловкостью заправского официанта стал опускать каждому на тарелку чудесные дымящиеся кексы.

– Замечательно придумано! – воскликнул Моряков.

– Здо́рово! – сказал Ветерков, но в этот момент ему на тарелку со свистом шлёпнулся большой гвоздь.

Штурман возмущённо протянул тарелку Борщику, требуя объяснений, но к нему, кружась, наклонился лёгкий смерчик, как бы извиняясь и желая засвидетельствовать, что Борщик здесь совершенно ни при чём. Затем Ветерков увидел, как его штурманская фуражка легко поднялась с головы, кивнула ему и через минуту уже плыла среди облаков на верхушке смерча, который кланялся из стороны в сторону, будто юный курсант на балу в морском клубе.

Жара продолжается

После обеда старый Бурун, взяв банки с краской, позвал:

– Солнышкин, за мной!

Поставив ведро возле лебёдки, Солнышкин обмакнул кисть в краску и застыл на месте: прямо на глазах синий океан испарялся, и возле Солнышкина и над ним проплывали большие цветные облака. Он мог их потрогать, он шёл сквозь их разноцветные клубы. Вот впереди проплыло облако фиолетовое, как сирень, вот над головой вырос целый оранжевый букет, а вот большой алый облачный тюк опустился на плечи боцмана. Солнышкин в восторге замахал кистью.

А по трапу на палубу спускался штурман Пионерчиков. В руке он держал листок и карандаш. После сегодняшних событий он решил написать настоящие слова о дружбе. Штурман прошёл по палубе от кормы до носа, взмахнул карандашом – и остановился: рядом Солнышкин красил облака! Он водил по ним кистью. А Бурун молча таскал их на себе. Штурман удивился. Штурман изумился. Ничего себе, нашли работку! Ну, украшать улицы, расписывать к празднику фасады домов – это дело другое! Но красить облака? Этого Пионерчиков понять не мог.

– Смотрите, какая красота! – окликнул его Солнышкин и взмахнул кистью.

– Мальчишество! – сказал Пионерчиков. – Нашли занятие! И краски не жаль!

Солнышкин замигал, а Пионерчиков вдруг покраснел и, нахмурясь, прикусил язык: облако шло голубое, а краска на кисти Солнышкина была алой, как огонь.

Облака всё плыли, плыли, как большие слоны, как маленькие пони и как далёкие неведомые острова.

Странное видение на пароходе «Даёшь!»

Но самое главное произошло всё-таки к вечеру. Солнце краснело, цветные лучи становились упругими и распахивали горизонт, как в кинотеатре распахивают широкий экран.

Солнышкин уже почти покрасил палубу и взялся за борт, как вдруг увидел, что прямо перед ним вдалеке возникает, как из кубиков, удивительный город. Вот появился один домик, вот, как гриб, вырос второй, подскочил третий, и в воздухе заколыхалась целая улица.

По сторонам улицы заколебались стены, а далеко за ними задымилась пустыня с пирамидами! Но ведь пирамиды в Африке, а впереди были Австралия и Антарктида! Вон по улице пробежал погонщик с ишаком, а вон, подпрыгивая на одной ноге, проскакал мальчишка. Солнышкин даже протянул вперёд руку, но всё исчезло.

– Мираж, – прошептал он, – настоящий мираж.

Солнышкин повернулся, снова увидел дома. Вот сопка, вот лестница. Да это же всё знакомое! Это Океанск.

И тут Солнышкину показалось, что рядом кто-то разговаривает. Он оглянулся. Перед кем-то изгибаясь, улыбающийся артельщик топтал свежевыкрашенную палубу.

«Ты что идёшь по краске? Не видишь?» – хотел крикнуть Солнышкин. Но он только захлопал глазами и почувствовал, как чубчик у него начинает приподниматься. Перед артельщиком плавало почти прозрачное облако, в котором возникали такие знакомые черты, что ой-ой! По палубе, заложив руку за китель и величественно откинув голову, шагал почти прозрачный Плавали-Знаем. Тот самый Плавали-Знаем, который ещё недавно, во время своего капитанства, так досаждал Солнышкину и устраивал на пароходе такие весёлые дела, что целый флот рассказывал о них легенды.

Тот же самый Плавали-Знаем. Только прозрачный нос, прозрачная щетина.

Он важно прошёлся вдоль трюма и кивнул головой, словно говоря: «Да, прекрасные были времена…»

– А какие были сарделечки! Какие сарделечки! – сказал артельщик.

Плавали-Знаем, усмехаясь, с вызовом вскинул прозрачную голову.

– А что они без вас? Ничего! Совершенно ничего! Мы с ними ещё рассчитаемся. Я знаю одно дельце, – хихикнул артельщик.

Но Плавали-Знаем его не слышал. Он прошёл мимо Солнышкина, проплыл сквозь борт, потом заколебался и растворился в воздухе. Артельщик завертелся волчком, бросился за ним и налетел на Солнышкина.

– Чего топчешься? А ну-ка, крась после себя! – сказал Солнышкин и сунул в руку артельщику кисть.

Но Стёпка, ничего не слыша, взбежал на бак и застыл у борта с протянутыми над океаном руками.

Солнышкин помчался к боцману, но налетел на Пионерчикова:

– Вы ничего не видели?

Пионерчикову было не до него: он перебирал десятый вариант нового пионерского закона.

Бурун возился в подшкиперской с канатами.

Солнышкин побежал к Перчикову и рассказал ему обо всём случившемся.

Перчиков спросил:

– А ты не рехнулся?

Солнышкин повторил всё, что видел и слышал, и показал на артельщика, который всё ещё стоял у борта, протягивая к океану руки.

Призадумавшийся Перчиков сказал:

– А впрочем, всё может быть. – И он ткнул пальцем в воздух. – Атмосфера сгущается.

Да, атмосфера сгущалась. На краю неба уже собирались тёмные облака, готовые столкнуться лбами, и передняя туча вспыхивала внутри ярким, холодным пламенем.

Кальмары! Кальмары!

Судно окружила небывалая темнота. Только за бортом в чёрной воде, как бы спросонья, вспыхивали светляки.

Стрелки барометров падали.

– Задраить иллюминаторы! – скомандовал Ветерков, и все бросились по каютам.

Солнышкин завинчивал гайки и сквозь стекло видел, как в глубине воды появляются громадные светящиеся пятна.

Внезапно воздух расколола такая молния, что «Даёшь!» подпрыгнул на месте, а все каюты озарились белым слепящим светом. Солнышкин прирос к полу. Как будто громадное электрическое дерево взорвалось и провалилось в океан у него на глазах. Гигантские молнии вспыхивали и взрывались уже со всех сторон, и маленький «Даёшь!» нырял среди них, как жучок среди каких-то электрических джунглей.

– Солнышкин, за мной! Федькин, за мной! – крикнул Бурун, и они бросились в подшкиперскую.

– Брезент на корму! – командовал Бурун. – Конец на корму!

И в этом грохоте и треске Солнышкин чувствовал себя как в самом горячем сражении. По нему били и стреляли залпами и одиночными снарядами, а он, живой и невредимый, тащил брезент, расправлял его и натягивал, карабкаясь на мачту. Рядом с лаем метался Верный.

Когда на палубу хлынули первые потоки дождя, над трюмом возле камбуза уже висел упругий, крепкий тент.

Солнышкин сел на груду канатов и смотрел, как устраивается на ночлег команда. Вот, накрывшись матрацем, пробежал Робинзон, вот мелькнул