Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери

Наступило двадцать третье мая, день не по сезону жаркий, и никто не ощущал это так остро, как Энн и ее маленький жужжащий улей, изнемогающий от духоты над дробями и синтаксисом. До полудня дул жаркий ветер, но потом он стих, и в воздухе воцарилась неподвижность. В половине четвертого Энн услышала отдаленные раскаты грома. Она тут же свернула занятия и отпустила детей, чтобы они успели до грозы добраться домой.

Выйдя со всеми во двор, Энн непроизвольно ощутила, что над землей сгущается мрак, хотя солнце по-прежнему ярко светило. Аннета Белл с испугом схватила ее за руку.

– Учительница, взгляните, какая страшная туча!

Энн взглянула на небо, и у нее вырвался крик ужаса. С северо-запада быстро надвигалась огромная темная масса – ничего подобного она в жизни не видела. Свинцово-черная туча, с бахромой неприятного, пугающе белого цвета по краям. Заволакивая ясное, синее небо, она несла с собой непостижимую зловещую угрозу. То тут, то там ее пронзали острия молний, за ними следовали чудовищные раскаты грома. Эта громада неслась так низко, что, казалось, задевала вершины лесистых холмов.

На дороге загрохотал грузовой фургон мистера Хармона Эндрюса. Фермер яростно погонял упряжку серых лошадей, но у школы натянул поводья и остановился.

– Похоже, первый раз дядюшка Эб не попал пальцем в небо! – крикнул он. – Буря и правда сгущается, хотя началась чуть раньше, чем планировалось. Таких туч ты, ручаюсь, раньше не видела. Эй, вы, молодняк, те, которым со мной по пути, залезайте! Остальные, кому до дому далеко, марш на почту и сидите там, пока гроза не закончится.

Энн схватила Дэви и Дору за руки и помчалась вниз с холма по Березовой тропе, мимо Фиалковой долины и Ивняка так быстро, как только позволяли пухлые ножки близнецов. Они добежали до Зеленых Крыш в последнюю минуту, столкнувшись в дверях с Мариллой, которая еле успела загнать в сарай уток и кур. Когда все четверо вбежали в кухню, свет померк, словно его задуло чьим-то могучим дыханием. Грозная туча закрыла солнце, стало темно, как в самые густые сумерки. В этот момент, одновременно с мощным раскатом грома и разрывающей небо слепящей молнией посыпался град – и белое неистовство мгновенно скрыло пейзаж за окном.

Среди ревущей бури слышался треск и грохот сломленных ветвей, падающих на дом, и резкий звон бьющегося стекла. За три минуты все стекла на северной и западной стороне дома были выбиты. В дом сквозь открывшиеся отверстия ворвался ледяной вихрь, застилая пол градинами, самая маленькая из которых была с куриное яйцо. Буря бушевала три четверти часа, и никто из переживших ее никогда не мог забыть этот кошмар. Марилла, впервые в жизни потерявшая от страха контроль над собой, упала на колени возле стоящего на кухне кресла-качалки, задыхаясь и рыдая под оглушительные раскаты грома. Смертельно бледная Энн оттащила от окна диванчик и села, обнимая близнецов. При первом мощном раскате грома Дэви разрыдался:

– Энн, это что, Судный день? Я не хотел шалить и быть непослушным.

Он зарылся лицом Энн в колени и так лежал, сотрясаясь всем телом. Побледневшая Дора держала себя в руках и сидела молча и неподвижно, вцепившись в руку Энн. Даже землетрясению было бы не под силу лишить ее душевного равновесия.

Буря закончилась так же внезапно, как началась. Град прекратился, а гром, что-то грозно бормоча, переместился к востоку. Ярко засияло солнце, весело озарив все вокруг, и казалось невероятным, что за три четверти часа мир мог измениться до неузнаваемости. Ослабевшая Марилла поднялась с коленей, ее пошатывало. Измученная, она упала в кресло, казалось, на десять лет постаревшая.

– Все живы? – спросила она серьезно.

– Все, все, – радостно заверещал быстро пришедший в себя Дэви. – Я совсем не испугался… только чуточку поначалу. Уж очень неожиданно такое навалилось. И я быстро решил, что не поколочу Тедди Слоуна в понедельник, как собирался, но теперь, может, и передумаю. А ты, Дора, очень испугалась?

– Немного испугалась, – сдержанно ответила Дора. – Но я крепко держалась за руку Энн и все время молилась.

– Я бы тоже молился, если б это пришло мне в голову, – сказал Дэви и торжествующе прибавил: – И, как видите, остался цел и невредим, хотя не произнес ни одной молитвы.

Энн подала Марилле стакан крепкой смородиновой настойки. Настолько крепкой, что Энн помнила об этом ее свойстве спустя много лет после одного случая… Потом все пошли к дверям, и там перед ними открылось невероятнее зрелище.

Двор устилал большой белый ковер из градовых камней, в него можно было провалиться по колено. Кучи завалили крыльцо и навес. Когда, спустя три или четыре дня, град полностью растаял, стал виден нанесенный ущерб. Зелень на полях и в огороде была побита, как и яблоневый цвет в саду, обломились даже крупные сучья и ветви. А из двух сотен саженцев, высаженных «улучшателями», большинство вырвало с корнем или разнесло на клочки.

– Тот ли это мир, что был час назад? – произнесла ошеломленная Энн. – Такой кошмар не мог случиться за короткий срок.

– Ничего подобного никогда не происходило на острове Принца Эдуарда, – сказала Марилла. – Ни разу. Когда я была девочкой, однажды разразилась сильная буря, но она не идет ни в какое сравнение с этой. Не сомневаюсь, мы еще услышим о страшных разрушениях.

– Надеюсь, никто из детей не пострадал, – встревоженно пробормотала Энн.

Позже выяснилось, что так оно и было. Те, которым было не по пути с мистером Эндрюсом, последовали его разумному совету и переждали бурю на почте.

– А вон идет Джон Генри Картер, – сообщила Марилла.

Джон Генри с трудом преодолевал путь по толстому слою града, на губах его блуждала испуганная улыбка.

– Какой ужас, мисс Катберт! Мистер Харрисон послал меня узнать, все ли целы?

– Во всяком случае, мы живы, – угрюмо ответила Марилла. – И постройки устояли, молния в них не ударила. Надеюсь, у вас разрушений нет?

– Как сказать… Не все так уж хорошо. Молния ударила в дымовую трубу, перевернула клетку Рыжего, проделала дыру в полу и ушла в подвал.

– Рыжий пострадал? – спросила Энн.

– Да, мэм. Даже очень пострадал. Его убило.

Позднее Энн пошла к мистеру Харрисону, чтобы выразить соболезнование, и застала его, сидящим за столом – дрожащей рукой он гладил яркое оперенье мертвой птицы.

– Бедняжка Рыжий теперь никогда не будет дразнить тебя, Энн, – скорбно произнес он.

Энн никогда бы не подумала, что будет оплакивать Рыжего, но слезы сами заструились у нее