Сеньора - Жозе де Аленкар

Соседки, побывавшие на премьере, во всех подробностях и с большим воодушевлением описывали постановку сестрам Фернандо.

– Вы еще не слушали новую оперу? Очень советуем послушать, вы точно не пожалеете. Попросите своего брата, чтобы он сводил вас в театр.

Застигнутые врасплох таким прямолинейным предложением, сестры тотчас охладели к спектаклю и потеряли к нему всякий интерес. Смутившись, обе затихли, но соседки с некоторой язвительностью настаивали на своем, и тогда Марикиньяс, которую их слова задевали больнее, чем сестру, ответила:

– Фернандинью часто нас приглашает, но всякий раз что-нибудь мешает нам пойти.

– Да, всегда есть другие дела, – добавила Никота.

Услышав этот разговор, Сейшас осознал, насколько разителен контраст, который каждый день и каждое мгновение был у него перед глазами и причиной которого был он сам.

Если он тратил все время на удовольствия, которыми уже был пресыщен, его мать и сестры вовсе не знали развлечений, проводя томительные вечера за работой и лишь иногда слыша отголоски светской жизни, звучащие в разговорах редких гостей.

Его расходы на самого себя более чем в три раза превышали расходы на содержание семьи. Например, денег, потраченных им на то, чтобы появиться в тот вечер на балу, который он почти сразу покинул, было более чем достаточно, чтобы подарить сестрам приятную возможность посетить оперу.

Охваченный такими мыслями, Сейшас отложил спичку, решив не зажигать лампу, свет которой мог бы озарить бессонную ночь поэта, и не закуривать сигару, дым которой мог бы опьянить музу. Вместо этого он лег в постель и, уткнувшись головой в подушку, заснул сном праведника.

На ближайший оперный спектакль Сейшас пригласил в театр мать и сестер. Для них это был настоящий праздник. Проходя мимо собравшихся в театре гостей под руку с сыном, дона Камила, несмотря на свою простоту и застенчивость, почувствовала, как в ней пробуждается гордость, вызванная не осознанием собственных достоинств, но любовью к сыну. Дочери доны Камилы ощутили схожее чувство; они не сомневались, что все вокруг завидуют им, потому что рядом с ними их брат.

Проведя мать и сестер в ложу, Фернандо спустился в партер, где встретил одного своего приятеля.

– О, Сейшас! Не расскажешь ли, где ты отыскал таких деревенщин? Признайся, ты что-то задумал! Одна из них еще ничего!.. Хотя и она красотой не блещет!

Фернандо не стал отвечать и удалился под предлогом того, что ему нужно поприветствовать проходящего мимо знакомого. Дома собираясь в спешке, при тусклом свете он не разглядел, как одеты мать и сестры. Однако в ложе, ярко освещенной газовыми светильниками, юноше, имевшему утонченный вкус, стало очевидным, насколько нелепы наряды матери и сестер, далеких от моды и не разбирающихся в предпочтениях света. Остаток вечера, показавшегося ему нескончаемым, Сейшас провел то и дело покидая ложу, а появляясь в ней, старался вставать так, чтобы его не было видно.

Несколько дней Сейшас не мог забыть о происшествии того вечера и был мрачен. Дошло до того, что он нашел некий предлог, чтобы не выходить из дома, и на время отказался от развлечений. На самом деле он избегал света не только из-за случая в театре, но также из-за неудачного для него бала. Наконец его посетила мысль, которая позволила ему вновь обрести спокойствие.

Постоянно появляясь в свете, обращая на себя внимание, приобретая связи и обзаводясь влиятельными друзьями, Сейшас, несомненно, сделал бы хорошую карьеру. В один прекрасный момент он мог бы удачно жениться, как делают многие, даже те, чье положение менее выгодно, чем его собственное. Кроме того, вполне вероятно, вскоре ему открылся бы путь истинного честолюбия, называемый политикой.

Разбогатев и достигнув высот, он бы смог позволить себе иметь дом, соответствующий его новому положению. Тогда и мать, и сестры не только переехали бы в роскошный особняк, но и получили бы блестящее имя. Общество воспринимало бы их иначе, и у них появилась бы возможность бывать в свете. Он помог бы сестрам выйти замуж и так своими стараниями устроил бы счастье всей семьи.

Если бы Сейшас, напротив, решил в самом начале карьеры взять на себя бремя всех расходов и долгов, даже ценой всего своего заработка ему не удалось бы вытащить семью из бедности, прозябая в которой он сам растратил бы лучшие годы.

Таким образом, Сейшас убедил себя в том, что светская жизнь не только соответствует его благородным устремлениям, но и является залогом счастья его семьи. Все его сомнения были развеяны.

Совсем недавно Сейшас прибыл из Пернамбуку, где провел восемь месяцев и откуда вернулся в тот же день, когда в Казино устраивался бал.

Официальной целью поездки было служебное поручение, которое Сейшас получил, насколько мне известно, от государственного секретаря. В политических кругах поговаривали, будто это поручение было связано с предстоящими парламентскими выборами. Не оспаривая этого, завистники добавляли, что на север журналиста влекло сияние прекрасных черных глаз одной смуглянки. Все эти обстоятельства действительно повлияли на решение Сейшаса, но главная причина, заставившая Фернандо, коренного жителя Рио-де-Жанейро, на целых восемь месяцев покинуть высшее общество, была иной. Ее мы узнаем позднее.

VII

Фернандо, шутя, разговаривал с сестрами, когда кто-то, прежде чем подняться по лестнице, заявил о своем появлении, похлопав в ладоши. Девушки тотчас выбежали из гостиной, а Сейшас, не вставая с дивана и не меняя своего положения, громко сказал:

– Поднимайтесь!

Столь бесцеремонное отношение к гостю может вызвать удивление, особенно если учесть, что Сейшас был весьма благовоспитанным молодым человеком, однако оно объяснимо, поскольку в своем доме Фернандо не принимал никого, кроме приказчика или людей, занимающих еще менее высокое положение.

Вскоре в гостиную ворвался – и здесь это, пожалуй, это самое подходящее слово – лоснящийся пухлый сеньор Лемос. Молниеносно промчавшись зигзагами через всю комнату, он встал перед Сейшасом, по-прежнему лежавшем на диване, и трижды пожал ему руку, сопровождая каждое рукопожатие вежливыми приветственными фразами.

– Сеньор, с которым я имею честь говорить – Фернандо Родригес де Сейшас?

Наш журналист сразу же встал и быстрым движением поправил полы халата. Лицо Сейшаса приобрело приветливое выражение, говорившее о свойственных ему благородстве и тактичности.

– Будьте любезны садиться, – сказал он, указывая Лемосу на диван. – Прошу прощения за беспорядок, я вернулся совсем недавно.

– Знаю, знаю. Ваш корабль пришел вчера, не так ли?

Сейшас кивнул в ответ и спросил:

– Кого я имею честь принимать в своем доме?

Лемос достал из кармана рекомендательное письмо и передал его молодому человеку, остановив на его лице свой проницательный взгляд.

– Господин, соблаговоливший мне вас представить, достоин глубокого уважения. Пользуясь случаем, я выражаю ему свое почтение. Я весь к вашим услугам, сеньор Рамос.

Старик, рассыпаясь в любезностях, уточнил, что его фамилия не Рамос, а Лемос, однако говорил он так быстро и так сильно кашлял, что Сейшас не разобрал его слов. Всему этому было объяснение. Когда Лемос подъезжал к своему дому, располагавшемуся на улице Сан-Жозе, у него появился план, о чем свидетельствуют следующие его мысли:

«Что сделано, то сделано. И не рассчитывай, Лемос, что ты обведешь Аурелию вокруг пальца. Несдобровать тебе, если попытаешься ее обхитрить. Выходит, такому проныре, как ты, ничего не остается, кроме как выполнить ее просьбу, конечно не без выгоды для себя».

Выпрыгнув из тильбюри[27], старик Лемос ненадолго зашел в свой дом, откуда забрал очки с зелеными стеклами, которые когда-то носил, чтобы защитить глаза от офтальмии. Он сделал кучеру знак сопровождать его и свернул на улицу Китанда. Проследовав по этой улице, они зашли к одному влиятельному господину, с которым Лемос водил дружбу.

– Ваша честь, напишите-ка мне рекомендательное письмо к Сейшасу.

Господин, к которому были обращены эти слова, напряг память.

– Сейшас… Не знаю такого!

– Как же так? Подумайте хорошенько! Давайте-ка напишем вместе. Для сеньора Антонио Жуакима Рамоса.

Именно это письмо опекун Аурелии передал Сейшасу, к которому пришел, маскируясь