Сеньора - Жозе де Аленкар

Лемос не заметил этих перемен, он был занят тем, что доставал из кармана сложенный листок, заверенный печатью. Положив его на стол и разгладив, Лемос опустил перо в чернильницу и сказал Аурелии:

– Выпишите-ка один чек!

Сев за стол, Аурелия мелким наклонным почерком вывела несколько строк.

– Для чего ему эти деньги? – спросила она.

– Он не сказал, но у меня есть некоторые догадки и предположения, и, поскольку речь идет о союзе, от которого зависит ваше будущее, Аурелия, я ничего не стану от вас скрывать.

– Говорите.

– Я не уверен, но мне кажется, что он растратит эти деньги на какое-нибудь ребячество. Наш соотечественник Жозе Клементе[29] построил лечебницу для душевнобольных, а потом приехали все эти французики и открыли «Алказар», чтобы сводить с ума здоровых. Так что скоро на Красном Берегу сумасшедшим не будет хватать места.

Аурелия прикусила кончик ручки для пера, сделанный из слоновой кости, которая показалась темной по сравнению с ее жемчужно-белыми зубами.

– Разве это имеет значение? – сказала она и подписала чек.

На следующий день в назначенное время Лемос явился к Сейшасу.

– А вам сегодня крупно повезло! Вы сорвали куш!

Лемос достал из кармана бумагу, заверенную печатью.

– Только сначала дайте-ка мне одну расписочку.

– Что вы имеете в виду?

После непродолжительной внутренней борьбы, вызванной необходимостью сделать окончательный выбор между совестью и выгодой, Сейшас подписал следующий документ:

«Настоящим удостоверяю, что я получил от сеньора Антонио Жуакима Рамоса сумму в двадцать конто в качестве задатка в счет приданого, составляющего сто конто, и обязуюсь не позже чем через три месяца жениться на девушке, о которой сообщил мне сеньор Рамос, гарантией чему служит моя честь».

Пробежав глазами эти строки, Лемос достал из пачки купюры и с быстротой биржевого маклера пересчитал их. Отложив одну, остальные он передал Сейшасу, пояснив:

– Девятнадцать конто, девятьсот восемьдесят мильрейсов… и двадцать мильрейсов – на оформление бумаг…

С удрученным видом Сейшас взял деньги.

– А вы счастливчик! – сказал Лемос, словно не замечая расположения духа своего собеседника.

Издав ироничный смешок, он сделал два пируэта и три прыжка, ущипнул Сейшаса и стремительно спустился с лестницы, подскакивая, как резиновый мячик.

IX

Сейшас был человеком честным, но его честь в силу его долгого пребывания в душном конторском кабинете и в жарких бальных залах сделалась мягкой, как воск, из которого тщеславие и амбиции могли лепить все, что им вздумается.

Он никогда не присваивал себе чужого и не злоупотреблял доверием, однако придерживался простой и удобной в употреблении морали, у которой в современном обществе так много сторонников.

Согласно этой морали, в вопросах, касающихся любви, допустимо все, а личные интересы ничем не ограничены при условии, что это не противоречит закону и не вызывает скандала.

На следующий день после первого визита Лемоса, рано утром, дона Камила зашла к сыну.

– Фернандинью, нам нужно обсудить вопрос, чрезвычайно важный для нашей семьи. Один юноша, который живет на нашей улице, влюблен в Никоту. Он еще совсем молод, но у него уже есть своя небольшая лавка. Я ждала твоего приезда, чтобы принять решение…

Затем дона Камила рассказала сыну подробности невинного романа, и Фернандо с радостью дал свое согласие на брак сестры.

– Наконец она выйдет замуж, – со вздохом сказала добрая дона Камила. – Я так боялась, что Никота останется в девушках, как моя бедная Марикиньяс!

– Бедняжка! Но я все еще надеюсь и для нее найти хорошую партию, матушка.

– Твои слова да Богу в уши. Ах! Чуть не забыла! Нам же теперь надо снять часть денег со счета в Сберегательной кассе, чтобы подготовить Никоте приданое.

– Не торопимся ли мы? Ведь еще ничего не решено.

– Молодой человек ждет согласия Никоты, а та не дает его без нашего одобрения. Сегодня…

– Хорошо. Как только смогу, я пойду в банк. Но если деньги нужны прямо сейчас, я могу предложить некоторую сумму.

– Нет, лучше снять в банке и купить все сразу.

Фернандо вышел из дома раздосадованным. Жизнь, которую он вел, требовала от него все больших расходов. Свое ежемесячное жалование он тратил на отели, походы в театр, галантерею, игру, чаевые, а также на тысячи прочих вещей, необходимых светскому франту. В конце года, когда приходило время расплачиваться с портным, обувщиком, парфюмером и конюхом, лишних денег не оставалось.

Чтобы покрыть новые расходы, Фернандо без зазрения совести пользовался средствами из Сберегательной кассы, продолжая при этом каждый месяц снимать со счета 150 мильрейсов, которые он отдавал матери. Сейшас надеялся, что судьба будет к нему благосклонна и ему удастся пополнить счет. Однако выходило так, что он не только не возмещал расходы, но и все больше тратил. Откуда теперь было взять ему деньги на приданое Никоте?

Расписавшись в табеле прихода и ухода, Фернандо вышел из конторы, чтобы пообедать, а утолив голод, отправился к своему доверенному лицу, которому было поручено в отсутствие Сейшаса вести его дела, а также ежемесячно получать в Сберегательной кассе и передавать доне Камиле полагавшуюся ей сумму.

Сейшас рассчитывал, что у него остались деньги, которые он отправлял из Пернамбуку в Рио-де-Жанейро, и полагал, что ему выплатили старые долги. Однако в действительности оказалось, что у него самого был долг более чем в два конто, на который начислялись пени в 12%. По мнению Сейшаса, процент был столь велик, что долг необходимо было погасить немедленно.

Когда вечером Сейшас вернулся домой, чтобы переодеться перед новым выходом в свет, он обнаружил три письма, принесенные, очевидно, во время его отсутствия.

Одно было от Амарала. Исписав целых два листа, он не сообщал ничего конкретного, предоставляя разгадку этой шарады проницательности Сейшаса. Вкратце, отец Аделаиды написал это письмо, чтобы подготовить Сейшаса к расторжению помолвки.

Всякий, кому знакома манера письма, свойственная Лемосу, узнал бы в этом послании его стиль, такой же раскованный, как и он сам.

Два других письма оказались неизвестно откуда взявшимися счетами, причем на весьма значительные суммы. Должно быть, Сейшасу было необходимо оплатить их еще до отъезда в Пернамбуку. Об этом с суровой лаконичностью напоминали следующие слова: «Задолженность по вашему счету за прошлый год».

Скомкав письмо Амарала и счета, Фернандо бросил их в угол. Вероятно, при других обстоятельствах он был бы рад новости о расторжении помолвки, возвращавшем ему полную свободу и соответствовавшем его тайным желаниям, однако теперь это известие огорчило его. В нем он видел неоспоримое доказательство своего разорения, о котором также свидетельствовали неоплаченные счета и накопившиеся долги. На приеме, состоявшемся в тот вечер, его ждало еще одно разочарование.

После того как Сейшас согласился отправиться в Пернамбуку, чтобы выполнить поручение государственного секретаря, ему была обещана синекура, связанная с составлением свода законов. Однако, когда Сейшас появился в секретариате, возникшие у него сложности заставили его усомниться в том, что это обещание будет выполнено, и все же он надеялся на помощь своих покровителей.

Как только министр появился на приеме, Сейшас обратился к нему и сообщил о всякого рода успехах, достигнутых в Пернамбуку. Но, как ни удивительно, министр не был ими доволен.

Не иначе как вскрылась какая-то неизвестная Сейшасу махинация. В бюджете недосчитались одного конто 600 мильрейсов, и эта цифра была неокончательной.

Все крепче Сейшаса сжимала рука судьбы, наказывавшей его за прегрешения юности.

Он еще не успел оправиться от огорчения, вызванного сокрушительной неудачей, когда в залу вошла Аурелия Камарго. Как и всегда, ее появление привлекло всеобщее внимание: все взгляды тотчас обратились к ней, и все многочисленное блестящее общество замерло в изумленном восторге. Казалось, будто все вокруг преклоняют перед ней колени, восхищенно приветствуя ее.

Сейшас держался в стороне – присутствие Аурелии его угнетало. Начиная с того вечера, когда он вернулся в Рио-де-Жанейро, его не покидало это неприятное чувство. Скрывая его за маской безразличия, Сейшас пытался побороть его, но все