Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп

никак не мог подыскать проникновенного ответа. Он чувствовал, что надо сказать что-то изящное и притом так, чтобы рассеять подозрения своей возлюбленной. Но он не знал, как это сделать.

– Любовь, – сказал он, – истинная, всепобеждающая любовь должна быть сильнейшей страстью человека; она должна подчинить себе все иные желания, возобладать над всеми иными стремлениями. Но у меня любовь может стать такой лишь при условии, что она будет взаимной. – И он бросил на синьору нежнейший взгляд, который долженствовал искупить неуклюжесть его речи.

– Послушайте моего совета, – сказала она. – Забудьте о любви. В конце концов, что она такое? Мимолетный сон, длящийся неделю-другую. Вот и все ее радости. И разочарование, длящееся всю жизнь, – вот возмездие за нее. Кто и когда знал истинную любовь и был счастлив? Счастье в любви предполагает, что любовь эта лжива. Истинная любовь всегда безответна или трагична. Джульетта любила, Гайде любила, Дидона любила – и что из этого вышло? Троил любил – и перестал быть мужчиной.

– Троил любил, и над ним насмеялись, – сказал не столь слабодушный капеллан. – Мужчина может любить и не оказаться Троилом. Не все женщины – Крессиды.

– Да, не все женщины – Крессиды. И лжет в любви не всегда женщина. Имогена была верна, и что же? Ее супруг поверил, что она стала любовницей первого мужчины, который явился к ней в его отсутствие. Дездемона была верна – и ее задушили. Офелия была верна – и потеряла рассудок. Счастья в любви нет – разве что в эпилоге английского романа. Но вот богатство, деньги, дома, земли, имущество движимое и недвижимое, все эти земные блага – о да, в них есть нечто ощутимое, то, что можно сохранить, чем можно насладиться.

– Ах, нет, – сказал мистер Слоуп, чувствуя себя обязанным возразить против столь неортодоксальной доктрины. – Земные богатства никого не сделают счастливым…

– А что сделает вас счастливым – вас? – вскричала она, приподнимаясь на локте. – В чем думаете найти счастье вы? Не станете же вы утверждать, что не ищете счастья! Я все равно вам не поверю. Этим поискам посвящена жизнь каждого человека.

– И поиски эти всегда тщетны, – ответил мистер Слоуп. – Мы ищем счастья на земле, а можно лишь уповать найти его на небе.

– Пф! Вы проповедуете то, во что сами ничуть не верите. Все вы таковы. Если вы знаете, что земного счастья не существует, почему вы мечтаете стать настоятелем или епископом? Зачем стремитесь к богатству?

– Естественное человеческое честолюбие мне не чуждо.

– Конечно. И естественные страсти тоже. Вот потому-то я и говорю, что вы не верите в то, что проповедуете. Апостол Павел был фанатиком. Его честолюбие и страсти не приходили в столкновение с его верой. Так же верит и восточный фанатик, который полжизни неподвижно стоит на столбе. Я не верю вере, которая не подтверждается внешними свидетельствами. Я не поверю в искренность проповеди, пока не увижу ее полного воплощения в делах проповедника.

Мистер Слоуп был поражен ужасом, но ответить ничего не мог. Как посмел бы он проповедовать сейчас слово Господне, явившись сюда по наущению дьявола? Вера его была искренна, в противном случае все это показалось бы ему пустяком. Он был дерзок, но не настолько, чтобы играть заповедями Творца. Синьора все это прекрасно понимала и с большим интересом следила за тем, как ее таракан вертится на булавке.

– Вашему остроумию нравится изыскивать подобные аргументы, – сказал он. – Но они чужды вашему сердцу и рассудку.

– Моему сердцу! – повторила она. – У вас совершенно ложные представления о принципах строения моей натуры, если вы полагаете, будто во мне имеется нечто подобное.

В сущности, синьора вовсе не лгала. Если мистер Слоуп обманывался, он сам был в этом виноват. Она же говорила о себе с полной откровенностью.

Столик с пюпитром все еще стоял перед синьорой, точно ограждая ее от врага. Она приподнялась настолько, что почти сидела, а мистер Слоуп придвинул стул к кушетке, так что их разделял только угол столика. Пока синьора говорила, она положила руку на стол, и мистер Слоуп, отвечая, прикрыл ее руку ладонью.

– Нет сердца! – сказал он. – Вы выдвинули против себя тяжкое обвинение, но я выношу вердикт: «Не виновна!»

Синьора отняла руку, но не быстро и гневно, как если бы его прикосновение ее оскорбило, а медленно и ласково.

– Вы не можете выносить вердикта в этом деле, так как для того, чтобы судить, надо знать, – сказала она. – Нет-нет, не возражайте. Это так. Да я и не хочу, чтобы было иначе. И вы прибережете свои клятвы до того случая, когда они смогут принести вам нечто более весомое, чем надежды на такую призрачную, мрачную любовь, как моя.

– Ваша любовь могла бы удовлетворить заветные мечты даже монарха, – сказал мистер Слоуп, сам не понимая, что, собственно, значат его слова.

– Лучше скажите «архиепископа», мистер Слоуп! – поправила синьора.

Бедняга! Как она была с ним жестока! От этого упоминания о его профессии он вновь завертелся на своей пробке. Но все же он выдавил из себя улыбку и лишь мягко попенял ей, что она шутит, тогда как для него это чрезвычайно важно.

– Как вы, мужчины, умеете обманывать нас! – ответила она. – Как ловко заговариваете нам зубы! А из всех мужчин вы, священники, особенно искусно умеете завораживать медовыми речами. Поглядите мне прямо в глаза, мистер Слоуп, смело и открыто!

Мистер Слоуп устремил на нее томный, страстный взор и опять попытался завладеть ее рукой.

– Я просила вас поглядеть на меня смело, мистер Слоуп, но ограничьте свою смелость только глазами!

– Ах, Маделина! – вздохнул он.

– Да, мое имя Маделина, – сказала она. – Но обычно так меня называют только родные. А теперь все-таки поглядите мне в глаза, мистер Слоуп. Вы как будто сказали, что любите меня?

Мистер Слоуп этого не говорил. Никаких определенных планов у него не было, но, во всяком случае, он намеревался ухаживать за своей красавицей без подобных заявлений. Однако отречься вслух от своей любви он тоже не мог. А потому ему осталось только бурно упасть на колени и поклясться, что он любит ее так, как никто еще никого не любил.

Синьора выслушала его без малейшего трепета или удивления и сказала:

– А теперь ответьте мне еще на один вопрос: когда ваша свадьба с моей дорогой подругой Элинор Болд?

Мистер Слоуп завертелся в смертной муке. Он не знал, что ответить. Но промолчать значило бы навлечь на себя самое худшее. Проще было признаться во всем.

– Почему вы обвиняете меня в таком обмане? – сказал он.