Ты, главное, пиши о любви - Юлия Говорова

Потом, окрыленная, гуляла по Тверской – одна. Думаю, что это в городе – пустошь? Оказалось – глубокая ночь.

29 апреля

Бугрово

Юля – Марине

Все солнцем уже обжито, Марина, цветут нарциссы, тюльпаны, одуванчики.

А вечером огни деревень, где живут друзья.

Помните, в «Планете людей» Экзюпери готовился к первому перелету и вместе с другом Анри Гийоме, опытным летчиком, изучал карту маршрута? Гийоме отмечал на карте то, чем пренебрегают обычно составители карт, но что важно для ночного пилота: три апельсиновых дерева на краю поля, затерявшейся в траве ручеек, дом на горе – и окна этого дома всегда готовы помочь летчикам огнями.

Крышу дома Марик покрыл типографскими листами, там набран текст. Листы ему достались случайно. Не выбрасывать же! И он покрыл ими крышу. Листов много.

Так что ночным пилотам, если кто пролетит над домом, будет виден не только свет из окон, но и книги: «Евгений Онегин» Пушкина…

Лети, читай…

30 апреля

Мышкин

Марина – Юле

Уплыла на теплоходе «Александр Грибоедов» в город Мышкин.

1 мая

Бугрово

Юля – Марине

Вы что? Нет такого города. Есть город Шишкин, Пушкин, и Кошкин.

4 мая

Углич Марина – Юле

Есть такой город! Юлька!

Господи, корабль, солнце – майская зелень берегов, Волга, звезды.

Столько замыслов бурлит в организме!

5 мая

Бугрово

Юля – Марине

А я, Марин, пошла гулять и встретила по дороге конюха, он говорит: «садись», я поехала, куда он повез, потому что мне вообще особенно никуда не надо было.

Цветет черемуха, и мы задеваем ее головой с телеги.

Все.

5 мая

Москва

Марина – Юле

Продутая волжскими ветрами, слегла с температурой.

Послезавтра – Таганрог.

7 мая

Таганрог

Марина – Юле

Море плещется предо мной, тихое Азовское море. И супергерой Таганрога Чехов (в ресторане «Три сестры» подают антрекот под названием «Дядя Ваня») с укором глядит на меня: публично призналась, что в детстве терпеть не могла новеллу про Ваньку Жукова…

10 мая

Таганрог

Марина – Юле

С каждого выступления приношу охапки роз.

Всю кровать уставила ведрами роз и делаю вид, что я примадонна. Тем более, у меня в номере на окнах от потолка до пола ниспадают волнами бордовые атласные портьеры.

Правда, из крана течет опресненная морская вода, пить которую строго воспрещается (только сейчас увидела объявление!), а я-то ее глушу вне всякой меры – чай завариваю, кофе, хотя солоноватый привкус и одуванчиковый цвет давно вселяют в меня подозрение.

С Артуром Гиваргизовым гуляем вечерами по набережной, ходили в домик Чехова, обмениваемся твоими sms-ками.

Передаю ему слово.

Артур:

Юля, ты не представляешь, какое удовольствие читать твои заметки! Не представляешь – точно. Это нужен контраст. Можно, конечно, тебе для контраста посмотреть телевизор, но лучше не надо. Хотел написать, что стиль твоих заметок… А потом решил, что о стиле-то не думаешь, не замечаешь, когда читаешь, т. е. когда не замечаешь – высший пилотаж. Мы ведь не думаем с тобой о стиле, когда выходим и идем домой по дороге «под светом луны или звезд или просто по серости, туману». Просто идем. Вот тебе флорентийские велосипеды, они живут своей личной жизнью. Это я в ноябре был во Флоренции. И в Венеции. В Венеции я свалился в канал, в одежде, с рюкзаком. Артур.

13 мая

Бугрово

Юля – Марине

Марина! Вы, флорентийские велосипеды, розы, море и Артур! Какая это живописная картина.

Я жила в доме художников, и когда они уезжали, мне оставляли краски, холсты, этюдник. Я гордилась. Одна деталь: меня никто не принимал за художника – все за электрика! Будто бы иду чинить провода. А этюдник – мой деревянный ящик.

Картины стали приходить сами: мы с Алексеем в лодке осенью на озере, когда летят журавли. Это был журавлиный день, ловить было уже почти невозможно, мы побросали удочки. Один за одним летели клинья. Лодку кружило, леска запутывалась в траве.

Выпутывая ее, мы опускали руки в воду по локоть.

Вода была теплой, а рукава тяжелые.

2008 год. Лето

То, что я понял, – прекрасно, из этого я заключаю, что и остальное, чего я не понял, – тоже прекрасно.

Сократ

1 июня

Москва

Марина – Юле

Последние приготовления, чтобы установить Люсе наш с тобой неимоверный камень. Нигде в мире, клянусь тебе, я не видела такого живого сильного камня: гранатовый, багряный, с золотистыми прожилками, волнистый, с бугорками и впадинами, можно сказать, клубящийся, и это гранит!

Вспомнила, как Люся водила меня на кладбище – присматривать ей памятник. Ходит беззаботно, себе памятник приглядывает, и эпитафию уже сочинила. В стихотворной форме.

Я говорю:

– Учти, я не собираюсь никаких стихотворений туда помещать.