В раю - Пауль Хейзе

Черные, всегда смеющиеся глаза испуганно блуждали по мастерской, ища чего-то.

— Ребенок здесь? — проговорила она, едва переводя дыхание.

— У меня? Нет! С чего вы это взяли?

Он быстро подошел к ней.

— Что с вами, милая моя? Разве вы присылали сюда Франциску?

— Ее здесь нет! Боже мой! Может быть, она наверху у Анжелики, без вашего ведома… я сейчас…

— Анжелики нет наверху, я здесь совершенно один. Ради бога, скажите….

Он замолчал… Его томило тяжелое предчувствие…

Испуганная женщина села на пьедестал группы прародителей и, казалось, избегала взглядов скульптора.

— Где же ребенок? — вымолвил он наконец с трудом.

Она устремила на него умоляющий взор.

— Не убивайте меня. Я не знаю, где он… Его кто-то похитил. Я в страхе прибежала сюда… я больше не в силах.

Она как будто ждала, что после этого признания Янсен ее непременно убьет.

Видя, что скульптор ничего ей не делает, она, собравшись с силами, в отрывистых фразах рассказала ему о случившемся. Она отправилась после обеда в город и в доме для надзора за детьми оставила старушку мать. Тотчас после ухода хозяйки, как будто только этого и ждали, — вошла в дом незнакомая дама.

— Молодая? С голубыми глазами? — спросил, скрежеща зубами, скульптор.

— Нет. Женщина уже пожилая, лет пятидесяти, вся в черном, с густым вуалем. Она спросила про Франциску, которую, как говорила, хочет отвести на часок к Юлии, и прибавила, что дело идет о сюрпризе, который готовится отцу, что Анжелика рисует портрет девочки, на улице ждут ее дрожки, одеваться девочке незачем, достаточно будет накинуть бурнусик. Старушке сначала показалось это несколько странным, но когда незнакомка сказала, что легкая простуда помешала Анжелике прийти самой, то сомнения ее рассеялись. К тому же малютку обещались доставить через два часа обратно. Дама, казалось, была посвящена во все отношения кружка, в котором вращались Янсен и Юлия, так что старушка не могла ей отказать. Однако же, несмотря на все это, с отъездом незнакомки старушкой овладел невольный страх и она едва могла дождаться возвращения дочери. Дела задержали хозяйку в городе долее, чем она предполагала. Возвратившись домой и не найдя там ребенка, она немедленно бросилась на поиски. Но они оказались тщетными, так как малютки не было ни у Юлии, которая сама была в отсутствии и даже, против обыкновения, не обедала дома, ни у Анжелики, где ей сказали, что художница вышла из дому не ранее полудня, так как встала поздно и к тому же нашла, что день слишком пасмурен для работы. Оставалась еще надежда отыскать ребенка у отца, но его и тут не оказалось.

Во время этого рассказа глаза женщины наполнились слезами, она соскользнула с пьедестала и, рыдая, сидела на голом полу почти у ног оцепеневшего Янсена, точно вымаливая у него прощение.

— Успокойтесь! — сказал ей Янсен после некоторого молчания. — Ведь вы ни в чем не виноваты. Поверьте мне, ребенок не пропал. Нет — он похищен. Кому же лучше сберечь его, как не родной матери.

Плачущая женщина встала и с удивлением посмотрела на скульптора.

— Да, да, — повторил он с горькою усмешкой. — Вы еще не все знаете, моя дорогая; с моей стороны было непростительно не сообщить вам сегодня же, заранее, что жена моя опять всплыла; вчера она уже показала образчик своего искусства в раю, где она разыграла, правда, короткую, но чрезвычайно эффектную сцену. Теперь начался второй акт. Что третий акт, в котором действующим лицом выступлю я, — будет последним, в этом я могу вас уверить.

— Она здесь? Ребенок у ней? И вы знаете, где она?

— Нет еще. Но я знаю того, кому это хорошо известно и который сдастся на мои убеждения и откроет мне все… Теперь четыре часа — как раз время идти к ней. Пойдемте.

— Если я вам не нужна, то ступайте одни и дайте мне лучше отдохнуть здесь несколько времени.

— Я сейчас пошлю за извозчиком. Вам незачем идти так далеко пешком, тем более что нам почти одна дорога.

Янсен призвал швейцара и послал его за каретой. В ожидании он молча ходил взад и вперед по мастерской, собеседница же его бросилась на стул и старалась прийти в себя.

Вдруг послышался за дверьми голос баталиста.

Розенбуш вошел вместе с Феликсом. Бледное лицо его имело несколько тревожное выражение. Видно было, что сцена минувшей ночи не изгладилась еще из его памяти.

Живописец как-то неловко поклонился Янсену и сказал:

— Я, конечно, не показался бы вам на глаза в таком скверном расположении духа, если б не имел в виду сообщить об одной случайной, может быть, небезынтересной для вас встрече. С час тому назад отправился я прогуляться, с головою, отяжелевшей от вина, которого я влил в себя достаточное количество, чтобы потопить горе о несчастной кончине Гомо. Не желая встречаться с знакомыми, я направился за город и, будучи в мрачном настроении, между прочим посетил кладбище, отыскивая для себя местечко для вечного успокоения. Возвращаясь к Зедлингерским воротам, я увидел карету с уложенными чемоданами, ехавшую ко мне навстречу. Такое явление в это время года и притом в век железных дорог показалось мне странным, и потому я стал пристально разглядывать карету. В карете сидели друг против друга мужчина и дама. В даме, высунувшейся из окошка, я узнал вчерашнюю незнакомку, загадочную госпожу Сент-Обен, а в спутнике ее греческого донжуана Стефанопулоса. Они разговаривали между собою с таким жаром, что не обратили на меня внимания. Дама была чрезвычайно прелестна; на голове, вместо вчерашнего капюшона, был шитый золотом башлык, голубые глаза… Но что с тобой, Янсен? — спросил он, видя, что скульптор совершенно побледнел. — Я думал сообщить тебе что-нибудь приятное, рассказав, что эта особа и убийца твоего Гомо укатили.

— Не было ли с ними ребенка? — воскликнул совершенно вне себя скульптор и бросился к рассказчику.

— Ребенка?.. Может быть, он и был в карете. По крайней мере, на пустых местах лежали шаль и разные тряпки. Но, ради бога, мой друг….

— Хорошо. Спасибо тебе. Я знаю теперь достаточно. Час тому назад, говоришь ты? По Ведлингерской дороге? Хорошо. Извините меня, сударыня, я… я должен уехать… Я хочу только на всякий случай…

Он бросился к старому шкапу, стоявшему в углу, дрожащею рукою растворил двери и вынул запыленный, ржавый пистолет.

В эту минуту он почувствовал на своем плече руку Феликса.

— Это что такое? — спросил Янсен, не поворачивая головы.

— Я, конечно, еду с тобой, — отвечал его