Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

в отчаяние. А «тот, — говорит Филон (lib. 2 de provid. Dei [кн. II о провидении Господнем]), — кто подвержен чувствам страха, горя, честолюбия и стыда, не ведает счастья, он совершенно несчастен, измучен постоянной тревогой, заботой и горем»[1666]. Эти чувства обладают столь же разрушительным воздействием, как и любая из прочих страстей. «Многие люди пренебрегают мирской суетой и не заботятся о славе[1667], итем не менее они бояться позора, отверженности, бесчестья (Туллий, Offic. lib. I [Об обязанностях, кн. I]); они способны сурово презирать удовольствия, равнодушно сносить горе, но они бывают совершенно разбиты и сломлены укоризной и поношением»[1668], siquidem vita et fama pari passu ambulant [видя, что жизнь постоянно идет рука об руку с доброй славой], и часто бывают так удручены публичным оскорблением, бесчестьем, словно кто-то недостойный их нанес им пощечину, или их противник взял над ними верх, или они потерпели поражение на поле боя, не нашлись, что сказать во время публичного выступления, или как будто совершили какой-то бесчестный поступок, который получил огласку, и тогда уж до конца своих дней они не осмеливаются появляться на людях, а предаются меланхолии, забившись в угол и сидя в своей норе. Причем этому подвержены как раз самые благородные души; Spiritus altos frangit et generosos [Это разрушает благородные и возвышенные души] (Иероним{1344}). Аристотель, не будучи в силах понять течение Эврипа, от горя и стыда утопился{1345} (Целий Родигин, Antiquar. lec. lib. 29, cap. 8). Homerus pudore consumptus, Гомер был поглощен этой боязнью позора, «поскольку не в силах был разгадать загадку рыбака»[1669]{1346}. Софокл наложил на себя руки, потому что его трагедия была освистана[1670] (Валерий Максим, lib. 9, cap. 12 [кн. IX, гл. 12]). Лукреция себя заколола{1347}, и точно так же поступила Клеопатра, «чтобы избежать бесчестья, когда она увидела, что ее пощадили ради триумфа победителя»[1671]. Римлянин Антоний, «после того как враги одержали над ним победу, просидел в полном одиночестве на корме своего судна, чуждаясь всякого общества, даже самой Клеопатры, и потом заколол себя, не снеся позора[1672] (Плутарх, vita ejus [его жизнеописание]). Аполлоний Родосский{1348} «добровольно подверг себя изгнанию, покинув свою родину и всех дорогих ему друзей, поскольку допустил ошибку при чтении своих поэм[1673] (Плиний, lib. 7, cap. 23 [кн. VII, гл. 23]). Аякс впал в умоисступление, поскольку было решено отдать его оружие Улиссу. В Китае самое обычное дело для тех, кому было отказано на их прославленных экзаменах или в получении искомой степени, утратить рассудок от стыда и горя (Маттео Риччи, Expedit. ad Sinas, lib.. 3, cap. 9 [Экспедиция в Китай, кн. III, гл. 9])[1674]. Монах Гоогстратен принял написанную против него Рейхлином книгу под названием «Epistolae obscurorum vitorum» [«Письма темных людей»] так близко к сердцу, что от стыда и горя покончил с собой{1349} (Джовьо в Elogiis)[1675]. Степенный и ученый священник, приходский проповедник в Алькмааре в Голландии однажды, когда он, желая отдохнуть, гулял в поле, был неожиданно схвачен поносом или дизентерией, а посему вынужден был устремиться к близлежащей канаве, однако был застигнут там врасплох почтенными дамами, прихожанками его прихода, проходившими как раз мимо того места; священник был настолько этим пристыжен, что никогда с тех пор не осмеливался появляться публично или проповедовать за кафедрой, а угасал от меланхолии[1676] (Пет. Форест, Med. observat. lib. 10, observat. 12 [Медицинские наблюдения, кн. X, наблюдение 12]){1350}. Так что стыд среди прочих страстей вполне способен сыграть роль рычага, приводящего к меланхолии.

Я знаю, что сыщется немало подлых, наглых, бесстыжих негодяев, nulla pallescere culpa[1677] [не бледнеющих от стыда после любого преступления], которых невозможно чем-либо растрогать, они не принимают близко к сердцу никакого бесчестья или позора и смеются над всем; пусть их изобличают в клятвопреступлении, клеймят позором, объявляют мошенниками, ворами, предателями, пусть отрезают уши, секут, выжигают клеймо, возят на тачке, указывают на них пальцем, поносят, оскорбляют — в ответ они только радуются этому, как, к примеру, сводник Баллион у Плавта[1678]: Cantores probos! [Браво!] Baboe! [Фюйть!] и bombax! [Да ну!], какая им забота? Таких, как он, в наши времена не счесть:

Exclamet Melicerta perisse

Frontem de rebus[1679]

[…вскрикнет

Тут Меликерт, что стыда нет на свете].

И все же человек скромный, обладающий состраданием, душевным благородством и репутацией отзывчивого, будет глубоко ранен и так горестно этим уязвлен, что предпочтет скорее отдать несметную сумму денег или даже расстаться с жизнью, нежели сносить малейшее бесчестье или наблюдать, как пятнают его доброе имя. А если случается так, что он не в силах этого избежать, тогда, подобно соловью, quae cantando victa moritur (говорит Мизальд[1680]), умирающему от стыда, если другая птица поет лучше, он изнемогает и угасает от душевной муки.

ПОДРАЗДЕЛ VII

Зависть, Злоба, Ненависть как причины Меланхолии

Зависть и злоба — два звена этой цепи и, как доказывает, основываясь на Галене (3 Aphorism. Com. 22), Гвианери (tract. 15, cap. 2 [трактат 15, гл. 2]), они «одни могут стать причиной этой болезни, особенно если тела в других отношениях предрасположены к меланхолии». А вот наблюдение Валеска из Тарента[1681]{1351} и Феликса Платера: «Зависть настолько гложет человеческие сердца, что они оказываются полностью во власти меланхолии»[1682]. Похоже, именно поэтому Соломон (Притч. 14, 13) считает, что она «гниль для костей»{1352}, а Киприан называет ее vulnus occultum{1353} [скрытой раной]:

Siculi non invenere tyranni

Majus tormentum[1683].

[Пытки другой не нашли даже сицилийские тираны

Хуже, чем зависть.]

Она распинает их души, иссушает тела, от нее у людей ввалившиеся глаза, бледность, худоба, у них ужасный вид[1684] (Киприан, ser. 2, de zelo et livore [Проповедь 2, о ревности и недоброжелательстве]). «Подобно тому как моль съедает одежду, — говорит Хризостом, — так зависть пожирает человека»[1685]; он превращается в мумию, становится живым скелетом, «согбенным и бледным остовом[1686], который оживил враг рода человеческого»[1687]