Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

После таких решительных слов господину Пайе, разумеется, ничего иного не остается, как прекратить в этот вечер дальнейший разговор и продолжать игру в карты.

В другой раз господин Пайя пытается начать разговор иначе:

— Госпожа Милева, ведь неинтересно играть в карты так, ни на что. Что за интерес выигрывать?

— Ну что же, давайте играть на динар.

— Нет, и это неинтересно. Я каждый вечер проигрываю, а это получится тридцать динаров в месяц.

— А на что же нам тогда играть?

— На это самое… — взволнованно продолжает господин Пайя, — вот если бы… например…

— Опять вы, господин Пайя, свое гнете. Запомните, я не какая-нибудь, чтобы в карты проигрывать свою честь!

Таким образом, все попытки господина Пайи оставались безуспешными; однако это нимало не нарушало мирного и плавного течения жизни в доме.

Нечто совсем другое нарушило спокойствие этой жизни. Господин Сима, сборщик налогов, тот самый, что жил во второй комнате, был переведен на службу в другой город, а комнату его снял молодой учитель городской четырехклассной частной гимназии.

Молодой человек только что закончил, — а может быть, и не закончил, — университет, приехал в город и по конкурсу получил место учителя естественных наук.

Он вселился в комнату с большой кипой книг и зарылся в них. В первые дни он ходил обедать и ужинать в кофейню, а впоследствии тоже договорился с госпожой Милевой о том, что будет питаться дома, и теперь за столом их сидело трое. Нового гостя называли «профессором». За столом он все больше молчал; обедал и ужинал с книгой в руке. Господин Пайя и госпожа Милева даже были вынуждены из-за него прекратить свою обычную игру в карты, так что господин Пайя начал уже в душе негодовать на нового постояльца.

Но так продолжалось с неделю, пока они не узнали друг друга ближе. Однажды под вечер господин Пайя и учитель совершили прогулку за город, и учитель стал немного разговорчивее за столом.

Между «профессором», только начинающим свою служебную карьеру, и чиновником, прослужившим целых двадцать лет, завязалась настоящая дружба. Карты были забыты, и каждый вечер после ужина «профессор» и господин Пайя удалялись в комнату учителя, где вели интересные беседы, исключительно на темы, имеющие прямое отношение к предмету, который преподавал учитель.

Сперва казалось, что «профессору» просто доставляет удовольствие просвещать господина Пайю, однако позже стало ясно, что он просто репетировал свои лекции, которые назавтра должен был читать ученикам. Таким образом, несчастный господин Пайя за несколько месяцев вынужден был прослушать всю зоологию, всю минералогию и бог знает что еще, и все это — от корки до корки.

Это оказало необыкновенное влияние на господина Пайю.

Он начал, так сказать, преображаться и становиться белой вороной в своем кругу. В канцелярии среди своих собратьев он уже не вел обычных бесед, как бывало прежде, а только думал о том, как бы вставить в разговор ученое слово. Если, например, кто-либо из чиновников говорил:

— Смотрите, все небо тучами заволокло!

Господин Пайя тотчас же брал слово и изрекал:

— Если облака сухие и содержат в себе электричество, то при перемещении облаков два полюса соприкасаются и производят яркий свет, который мы называем молнией, а если облака влажные…

А когда один из канцеляристов сказал, что он на обед ел жаркое, приготовленное в котелке, верх которого был затянут бумагой, то господин Пайя заявил, что жаркое получилось бы намного лучше в «папиновом котле», и, развернув лист бумаги, начертил и объяснил, что такое «папинов котел».

— Что с тобой, господин Пайя, уж не влюбился ли ты? — спрашивал его уездный секретарь.

— Нет! — твердо отвечал он.

— Так в чем же дело? Ты не помнишь больше ни одной бумаги, ни одного номера, ни одной директивы!

Чтобы объяснить это, господин Пайя развил перед уездным секретарем теорию объема, согласно которой твердые тела, погруженные в воду, вытесняют такое количество воды, объем которой равен объему погруженного в нее твердого тела. Этим господин Пайя как бы хотел сказать, что наука — это твердое тело, которое, будучи погруженным в его голову, вытеснило из нее равное себе по объему количество номеров.

Секретарь, конечно, весело посмеялся, и на том бы все дело и кончилось, если бы не произошло более крупное событие, следы которого, наверное, и по сей день хранят архивы уездной управы.

Кроме лекций, которые господин Пайя ежедневно после ужина поглощал из уст молодого учителя, упражнявшегося на нем даже во время загородных прогулок, совместно совершаемых перед сном, учитель развивал перед своим слушателем различные теории и постепенно вытеснял из его головы номера бумаг и директив. Так, например, он объяснял ему, что Земля круглая, что Луна — планета, говорил ему о медицине, технологии, о природе и о многом, многом другом.

В один из таких вечеров, во время довольно продолжительной прогулки, учитель рассказал ему и о происхождении человека. Он говорил долго и пространно о том, что человек произошел от определенной породы обезьян, упомянул имя Дарвина, который создал эту теорию. Господин Пайя был настолько поражен, что вернулся с прогулки в полном смятении и тревоге.

В этот вечер господин Пайя долго не мог уснуть. Лежа под одеялом, он ощупывал свою спину, пытаясь отыскать недоразвитый остаток хвоста (о котором ему также говорил «профессор»), а когда он наконец заснул, ему приснился странный сон: будто госпожа Милева маленькая обезьянка, будто она играет и скачет с дерева на дерево, а он, старый, облезлый самец, пропустив хвост между ног, примеряется, как бы ему добраться до невинной обезьянки, резвящейся на дереве.

На другой день, проснувшись, он прежде всего посмотрел на себя в зеркало, чтобы убедиться в том, что он действительно человек, и, убедившись в этом, пошел в канцелярию, правда, задумчивый и озабоченный.

В этот день он мало разговаривал со своими коллегами, а вечером, на прогулке, снова завел разговор с учителем, чтобы уяснить себе то, в чем еще сомневался.

— Хорошо, господин профессор, ну пускай я, маленький чиновник, так и быть, произошел от обезьяны, но…

Господин Пайя не посмел выговорить, не посмел спросить: неужели и высокопоставленные чиновники произошли от обезьяны?

Учитель снова объяснил ему всю теорию, и притом так наглядно и убедительно, что теперь господин Пайя уже ни в чем не сомневался. А на другой день, придя в канцелярию, он нарочно затеял об этом разговор со своими коллегами, готовый вступить в любую полемику, так как доказательства «профессора» были еще свежи в его памяти.

— Да, да, друзья, мы все, все произошли от обезьяны! — воскликнул он,