Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

родственников. Не дали, мол, даже одного верблюда на перекочевку. На все эти упреки в свою сторону Жексен отвечал, что ему не жалко вьючного скота, но просто у него нет желания помогать Кодару.

- Душа не лежит делать добро нечестивцам, - говорил он.

Этим самым он и положил начало сплетням, пищу для злых языков дал на сходке родов Борсак и Бокенши. Когда Суюндик потребовал у него объяснений своих слов, Жексен не стал больше говорить намеками.

- Кафир проклятый, этот нечестивец Кодар вступил в связь со своей снохой. Что мне прикажешь делать? Родственные отношения с ним соблюдать, помогать ему? Да если я это сделаю - ты же завтра плюнешь мне в лицо!

После этой сходки невольным распространителем сплетен стал и Суюндик. Но когда слухи уже обошли почти всех, он в чем-то засомневался и решил еще раз все прояснить с Жек-сеном. И тот привел новый довод.

В начале весны, когда настал день семидневных поминок по Кутжану, сломленный горем Кодар, со слезами отчаяния на глазах, взбунтовался:

- Я остался на свете один-одинешенек, как перст. Такое проклятье ниспослал на меня Всевышний. Но я хочу знать, за какой грех наказал меня Аллах смертью моего единственного сына? После такого наказания нет такого греха на свете, который страшно было бы мне совершить. Раз со мною Аллах так поступил, то и мне, выходит, можно ответить ему тем же.

Не раз размышляя над этими словами, Жексен задавался себе вопросом: чем же собирается этот кафир ответить Богу? И отвечал себе: конечно, святотатством своим, грехом со снохой Камкой. Его надо изгнать от нас.

Однако самая главная причина, из-за которой Жексен хотел бы изгнания Кодара, была от всех глубоко скрыта. Не мог же он открыто сказать Суюндику: «У Кодара немало земли. Он мой самый близкий сосед по зимнику. Человек он никому не нужный, бесполезный, зачем ему земля? Сделаю так, чтобы его отсюда изгнали, и тогда я могу легко присвоить его угодья».

И слухи распространялись, дошли до Кунанбая. После того, как на сходке рода Сыбан у Солтыбая высмеяли весь род То-быкты, Суюндик почувствовал, что нарыв зреет, нарастает все больше. И он решил сам провести дознание, для чего второй раз навестил Жексена. Также побывал и поинтересовался о наветах на Кодара у ближайших его соседей. Все они во главе с пастухом Айтимбетом уже разобрались во всем - люди скромные, бедные, которым за тяжкими трудами их было не до сплетен и праздных разговоров, они говорили о Кодаре и его снохе только хорошее, больше всего сочувствовали тяжелому горю, которое постигло их.

Но Жексен и тут влил яд сомнения:

- Этот Кодар днем прикидывается овечкой. Свои пакости, как и все, творит ночью. А по-другому разве кто может? Подумайте.

Еще не до конца уверенный в своих предположениях, Суюн-дик опасался, что, воспользовавшись делом Кодара, коварный Кунанбай нанесет какой-нибудь крупный ущерб родам Бокенши и Борсак. Поэтому Суюндик при разговорах о Кодаре уже начал говорить осторожнее:

- Может быть, все это одно вранье.

Того же он хотел твердо держаться на сходке у Кунанбая. Однако ему не дали это сделать.

Ко всему этому безбородый Бектен, на скопца похожий, которого Суюндик посылал к Кодару, будучи изгнан хозяином, пустился во все тяжкие, хуля старого борсака: «Он говорит, что не нуждается ни в Боге, ни в Кунанбае. Что хочу, то и ворочу, говорит, а вы все отстаньте. С тем и выгнал меня».

И Бектен подливал масла в огонь, повторяя вслед за Жек-сеном: «Он же кричал, что если Аллах так с ним поступает, то и он ответит Аллаху тем же. Не значит ли это, что Кодар имел в виду свою гнусную связь со снохой?»

Когда прошла сходка в ауле Кунанбая, Суюндик вернулся домой сильно озабоченным. Он не знал, разумеется, всей правды в этом деле, но свое мнение перед Кунанбаем все же не побоялся высказать. Этой мыслью он хотел успокоить свою совесть. Теперь ему вполне стало ясно, какая страшная угроза нависла над родичем Кодаром. Так чужая беда подошла и коснулась его самого...

А тем временем кучка всадников, совершив свое дело, возвращалась в Карашокы. Камысбай намеренно приотстал от основной группы, чтобы Кодар, которого везли впереди, не смог перекинуться ни словом с Камкой.

Гора Карашокы находится не очень далеко от зимника Ко-дара. Урочища здесь расположены у подножья самой высокой горы на перевале Чингиз. Красивые места - холмы огибает река, заросшая по берегам своим ровными рядами деревьев. В эту пору деревья стоят в зеленом одеянии, всё, что может цвести, уже распустилось. Темнеют на крутых склонах гор вытянутые ели, ниже кудрявятся белые березы, зеленеют колки осины, речку окаймляют ивы, густой тальник. Земля здесь плодородная, зимники добротные. Издавна эти места облюбовали и обжили род Борсак и род Бокенши.

На земли Карашокы уже давно зарились, особенно не терпелось завладеть ими иргизбаям. Здесь обитал аул Жексена из рода Борсак. Если для борсаков их родные урочища казались привычным местом обитания, то завистливым глазам иргизбаев и прочих они представлялись райскими долинами.

Сход был возле аула Жексена. Всего четыре юрты стояло здесь, разжигалось четыре очага. Кочевье располагалось у подножия крутой скалы, нависшей над рекой. Сюда привезли Кодара и Камку. Послышались крики:

- Везут! Везут! Вот он, Кодар!

Услышав их, из юрты вышли ожидавшие там мужчины во главе с Кунанбаем.

При приближении людей Камысбая, которые показались из-за холма на ходко рысивших конях, народ шарахнулся в одну сторону и собрался на окраине аула.

Там посреди пустыря, возле торчавшего из земли сухого кола, надежно привязанный к нему, лежал громадный черный верблюд-атан. Меж горбами его набили тюки разной ветоши, скомканные куски старого войлока, все это обмотали толстыми веревками поверх брюха атана, опояскою в несколько раз. Выем меж горбами был поднят и выровнен, наверху торчала накрепко примотанная двузубая рогатина, развилкой вверх.

Подъезжая к аулу, Камка сомлела в испуге при виде огромного сборища людей - в зловещем молчании уставившихся на них. И всю дорогу молчавшая, Камка умоляюще вопросила у Камысбая:

- Айналайын, добрый человек, тебя ведь тоже мать родила... Скажи, в чем наша вина и что вы собираетесь делать с нами? Убить хотите? Так и скажи.

До сих пор также не проронивший ни слова, Камысбай теперь только хмыкнул и злорадно произнес:

- За то, что блудила со свекром, будешь вместе с ним удавлена, сучка.

Сказав это, он выжидающе умолк, готовый послушать, что она скажет в