Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

с выдающимися людьми эпохи, Манн с особой теплотой говорит о Франции, о ее народе, ее великих исторических и культурных традициях, так ощутимо повлиявших на формирование его собственного мировоззрения и таланта. Овеянная грустью воспоминаний, книга эта приобретает иное, бодрое и радостное звучание в тех главах, которые автор посвящает Советскому Союзу. Они проникнуты преклонением перед русской культурой и литературой, горячей симпатией к Великой Октябрьской социалистической революции и принципам советской демократии, к советскому народу, совершающему невиданные подвиги в небывалой войне.

«Дни становятся короче» — слова эти, закрывающие книгу, звучат по-человечески грустно, но не безнадежно. В своей честно и плодотворно прожитой жизни писатель справедливо видел залог своего признания — и не только немецким народом, любящим сыном которого он был. Свою автобиографию, написанную в это же время, он заканчивает словами: «Советский Союз я люблю и глубоко его ощущаю. Он близок мне и я ему. В Советском Союзе меня читают массы, и я смотрю на них как на потомство, в памяти которого я буду жить».

Данью благодарности чешскому народу, предоставившему Генриху Манну убежище и права гражданства в первые дни изгнания, был его сатирический роман «Лидице» (1943), в котором он в диалогизированной, близкой к киносценарию форме повествует о трагедии чешской деревни, уничтоженной карателями гитлеровского наместника Гейдриха.

Последние годы жизни писателя были омрачены тяжелой душевной драмой. Он жил в США, один, больной, без семьи, без средств к существованию, вдали от родины, от своего народа, да к тому же — и это особенно угнетало его — во враждебном окружении. Но Генрих Манн продолжал работать над своими последними романами «Дыхание» и «Прием в свете», ожидая дня встречи с родной страной.

После разгрома гитлеровского государства Генрих Манн стал в ряды борцов за единство и демократизацию Германии; он от всего сердца приветствовал провозглашение Германской Демократической Республики, знаменующее поворотный момент в истории Европы. Он ведет дружескую переписку с руководителями Социалистической единой партии Германии, с писателями И. Бехером и А. Цвейгом. В письме к Бехеру от 27 апреля 1948 года он выражает большую радость по поводу поздравления, полученного им в связи с семидесятисемилетием от «наших друзей Пика и Гротеволя». «Как хорошо, — замечает он в письме, — в конечном счете знать, что мы пользуемся надежным уважением тех, чье признание нам особенно дорого».

Правительство и общественность Германской Демократической Республики высоко оценили заслуги Генриха Манна перед немецким народом: он был удостоен Национальной Премии первой степени, избран президентом Академии искусств. Со дня на день готовился писатель возвратиться на родину, чтобы принять посильное для его возраста участие в строительстве новой Германии.

Генрих Манн скончался 12 марта 1950 года в Санта-Моника (Калифорния) в возрасте семидесяти девяти лет.

Могучий лагерь мира, демократии и социализма, отстаивающий счастливое будущее человечества, с полным правом считал и сейчас считает Генриха Манна своим соратником и учителем и гордится им вместе с немецким народом, духовное богатство и славу которого он умножил своей замечательной деятельностью писателя и борца.

И. Миримский

НОВЕЛЛЫ{1}

ПОХИЩЕННЫЙ ДОКУМЕНТ{2}

Многоуважаемый господин редактор!

толь неожиданная и прискорбная для всех нас кончина тайного советника Глюмкова, служившего докладчиком в министерстве внутренних дел, до сих пор дает пищу всевозможным толкам. Мы, разумеется, понимаем, что несколько странное поведение покойного в последние дни его жизни не могло не посеять подозрений в широкой публике, которая усматривала в этом связь со столь нашумевшим тогда случаем пропажи в министерстве секретного документа. Между тем, как Вам известно, истинный виновник преступления найден, причем это вовсе не то лицо, невольным пособником которого, в силу прискорбного заблуждения, считал себя наш родственник. Но, как говорится: «Semper aliquid haeret». Было бы болото, а черти будут.

Желая очистить память господина Глюмкова, этого во всех отношениях безупречного чиновника, от незаслуженных подозрений, мы, его близкие, почли за должное передать Вам для обнародования его дневник, позволяющий судить о подлинном отношении господина Глюмкова к этому делу.

Мы охотно предоставляем Вам право изменить по вашему усмотрению упомянутые в дневнике имена, если появление их в печати покажется вам неудобным.

От имени семейства тайного советника Глюмкова примите уверения в совершеннейшем почтении

Ваш покорнейший слуга

Альберт Глюмков

преподаватель гимназии.

Четверг, 2

На сей-то раз я действительно обойден. Несмотря на то что новый законопроект о крамоле{3} разработан главным образом при моем участии, честь защищать его в рейхстаге в качестве заместителя министра предоставлена не мне, а тайному советнику фон Эвальду. Что касается самого законопроекта, то я нисколько не сомневаюсь, что, как бы мы ни обрабатывали общественное мнение, он и на этот раз осужден на провал. У этих красных завелось слишком много тайных единомышленников в рейхстаге.

Наш законопроект восстановит против себя всё и всех, кто хоть в какой-то мере настроен «социально». Так что защищать его — самое неблагодарное дело. Но зато у начальства ты на виду. Чем безнадежнее дело, которое ты отстаиваешь, тем очевиднее твоя преданность. Как бы то ни было, это для меня тяжелое оскорбление, после которого только и остается что уйти в отставку. Но это невозможно, и по весьма простой причине — трудно даже вообразить, как приняла бы такое известие моя драгоценная супруга. Но лучше ли попытаться подложить свинью Эвальду? Ведь в сущности он совершеннейший нуль и импонирует его превосходительству только своей представительной внешностью.

На ближайшем заседании совета министров в законопроект будут вноситься поправки, его придется редактировать. Под каким-нибудь благовидным предлогом я предоставлю Эвальда самому себе, и, разумеется, он спасует.

Суббота, 4

Опять похищен секретный документ. В министерстве