Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

Лето в Москве – время хуже не придумаешь. Ощущение, что жизнь катится мимо. Трава, еще вчера свежая и аккуратная, превращается в лохматый бурьян. Автоматы с газированной водой не спасают. «Спартак» не радует, позорно проигрывает одну игру за другой. Одно хорошо – половина Москвы выехала на дачи, и в троллейбусе можно сесть, а потом ехать, читать «Советский спорт» и никому не уступать место.

Петя как-то после работы зашел в «Детский мир», который недавно открыли по соседству. Говорят, что начальство в Комитете было против его строительства, мол, зачем тут под носом вечная толчея, но Хрущев их в конце концов сломал. На третьем этаже Петя купил кордовую модель самолета: набор реек, фанеры и папиросной бумаги – и собрал ее в выходной. Лететь она не захотела.

Антон с Верой укатили на Рижское взморье. Филиппыч тоже ушел в отпуск, остались они с Кирой одни, предоставленные сами себе. Составляли еженедельные «объективки», добавляя в рапорты о настроении людей в стране свою часть, посвященную анекдотам.

Чапаева пока остановили, ждали Антона, да и многое уже удалось сделать. Филиппыч как-то успокоился и в их безумный проект поверил.

* * *

Однажды Петя побывал у Киры в гостях. Жил он недалеко от пирожковой, во Втором Неглинном переулке, рядом с Сандуновскими банями. Дом был старый, трехэтажный. Рядом церковь с колокольней и пивной ларек. Пейзаж конца прошлого века.

– Этот дом когда-то мой дед построил. Он бабушку совсем юной взял, но умер вскоре. Революцию она уже вдовой встретила, поэтому ее и не тронули. Только стали уплотнять. В конце концов у нее осталась одна большая квартира. По идее должны были оставить только комнату, но в этот момент ее сын, мой отец, получил патент на изобретение. Так квартира и осталась.

– А кто твой отец?

– Конструктор. Ракеты. Видимо, поэтому меня сочли для органов не совсем пропащим.

Они поднялись на второй этаж, из прихожей шли комнаты анфиладой, со старинной мебелью, тяжелыми портьерами с бахромой, в гостиной стояло пианино с канделябрами. И везде были книги. Очень много книг.

Мать накрыла на стол. Несмотря на неюный возраст, выглядела она очень хорошо. Кира рассказал, что она с конца апреля открывает окно и садится на подоконник принимать солнечные ванны, когда все уйдут.

Кира принес ему свежий номер «Юности».

– Читал? Новый Аксенов. «Звездный билет». А вообще можешь походить и выбрать что-то для чтения.

Стопка получилась большая и немного пестрая: трехтомник Хемингуэя, красивая книга про собак Сабанеева, Карамзин, атлас по градостроительству Москвы и Гоголь с иллюстрациями. Все издания были дореволюционные, кроме, разумеется, Хема.

– А ты что читаешь сейчас?

– Не думаю, что это тебе будет интересно. Бердяева.

– Он же реакционный?

– Зато умный. Он же не знал, что он реакционный, когда писал.

* * *

В сентябре Петя встретил Настю. Стоял за ней в очереди в театральном буфете, он один и она одна. Вернее, это даже был не театр, а консерватория. Как Петю угораздило туда прийти – отдельный вопрос.

Однажды Кира пришел на работу сам не свой, сказал, что ему по великому блату устроят пятиминутную встречу с самим Стравинским.

– Это же какой-то эмигрант? – спросил Петя. – Композитор?

– Великий. Он давно уехал, еще в 14-м. Теперь приезжает с гастролями, хочет увидеть своими глазами, что тут у нас и как. Могу взять с собой. Между прочим, шанса у тебя второго уже не будет, сюда он больше не приедет. Понимаю всю твою любовь к классической музыке, но пора начинать, в конце концов.

– Что начинать?

– Видеть чуть больше футбольного поля.

– А зачем тебе с ним встречаться?

– Мне ему вопрос нужно задать. Всего один, но очень важный.

В консерваторию пришли заранее, встреча должна была состояться до концерта, Киру предупредили – ровно пять минут, маэстро очень щепетилен. Кира нервничал, таким его Петя не видел.

Наконец его куда-то увели, а Петя пошел в буфет.

Ее звали Настя, была она очень красива, небольшого роста, худенькая, с особенной грацией, и почему-то напомнила Пете этюд в пастельных тонах. Он сам не мог объяснить, откуда пришло в его голову такое определение, просто пришло, и все.

Выяснилось, что она балерина и танцует в Большом, вернее – только начала.

Репетирует партии двух фей – Феи Щедрости и Феи Бриллиантов, в «Спящей красавице». Сюда попала тоже случайно – кто-то там у них не смог пойти, а Стравинского она очень любит и мечтает когда-нибудь его станцевать.

– Если честно, я его долго ждала. Знала, что это когда-нибудь случится.

– А почему?

– Так Москва же Мекка для классики, – она пожала плечами, – сюда все едут, всем нужно, всем тут интересно. У меня подружка в консерватории, на ее курсе полно иностранцев, приехали учиться заново, закончив консерватории у себя – кто в Вене, кто в Париже. Там у них даже дочь бывшего премьер-министра Великобритании учится.

– А почему?

– Школу сохранили.

– А почему?

– Откуда я знаю, – засмеялась она.

Подошел Кира, еще более странный, чем уходил.

– А это мой друг Кира, он только что разговаривал со Стравинским.

Кира слегка отпрянул.

Начинался концерт, они прошли в зал, Настя поднялась куда-то на балкон, их места были в партере. Маэстро взмахнул дирижерской палочкой.

Музыка пробирала Петю до костей, он даже не подозревал, что такой чувствительный. Стравинский был хорош, метал молнии и громы.

– Ну что? Спросил? – шепнул Петя.

– Угу, – кивнул Кира.