Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Поговорили о том о сем. Аги показала шоферу иллюстрированную газету. Наконец Безимени приступил к делу.

— Скажи, верно ли, что Аги в машине пришлось тебя на помощь звать?..

Шофер был подготовлен к содержанию допроса. И не замедлил с ответом:

— Я уж и сам догадался, зачем вы сюда пожаловали! Значит, барышня говорит, что его милость желал немного побаловаться в машине, а она кричать стала? Это правда. Ну, только я тебе так скажу: из-за того, что старый трухляк слегка с нею заигрывал, голову терять тебе не резон. В его-то годы пусть себе щиплется! У него уж все книзу, как у Телеги Небесной[12] дышло… Так, бывало, покойный мой дед говаривал. А этот — незлой человек. У него подзаработать можно.

— Ну, что ж, это понятно. — Голос обивщика мебели оставался сдержанным и строгим. Он задал следующий вопрос: — Ну, а когда они без тебя, вдвоем были?

Физиономия шофера недоуменно вытянулась. Вдруг он сердито фыркнул:

— Ха! Понимаю. Ты, значит, насчет барышни сомневаешься? Боишься, чтоб она не споткнулась? Ну, ко мне-то, надеюсь, ты ее не ревнуешь?

— С чего бы я стал ее к тебе ревновать? — спросил Безимени.

— А с того, что сегодня барышня только со мной наедине оставалась, и в машине и в корчме, пока его милость по делам уходил. Да опомнись ты, будь добр!

— Вот-вот! А кто сотрет с лица моего те две пощечины, которыми этот подлый палач наградил меня из-за своей подозрительности? — воскликнула торжествующая Аги.

— А ты поцелуй поскорее барышню. Да утешь ее. Потому что ты есть свинья и дурак, ежели ее обидел, — заключил шофер к полному посрамлению Безимени.

О, если бы они еще могли заглянуть ему в душу! Как скулила она, словно бесхвостый щенок, в сознании собственной вины, собственного падения! И как терзала его тревога…

Но перенести подозрения на шофера было бы сейчас уже более чем смехотворно.

Разбитый в пух и прах, Безимени тупо уставился на Аги и протянул ей руку:

— Ну, тогда… это… тогда, значит…

— Убирайся! — буркнула Аги и отбросила руку Безимени. — Так легко ты у меня не отделаешься! Сперва в грязи вывалять, а потом облизать?

Шофер опять загоготал и попрощался. Его позвали — надо было отвезти груз.

— Ну, прости меня! — попросил Безимени девушку. — Сколько времени ты еще можешь не возвращаться домой?

— Не возвращаться? — переспросила Аги, и в голосе ее звучало недвусмысленно: как же иначе можно прийти к полному примирению, если не вернуться к обивщику в мастерскую?

Однако Безимени вытащил из кармана два зеленых билетика в кино, полученных от нилашистов.

— Потому что мы в кино могли бы пойти.

— Заранее билеты купил? Откуда же ты пронюхал, что вечером я буду свободна? — допытывалась теперь Аги, да так подозрительно, что Безимени побагровел. — Или… Что бы это значило?

— Билеты нилашистский окружной начальник вчера вечером раздавал в «Молодушке»… мне ведь пришлось магарыч выставить на ту десятку, что ты для меня выудила, — заикаясь, проговорил Безимени.

Аги смерила его суровым взглядом и покачала головой.

— Тебя что, совсем окрутили подонки эти? Очень уж воняет от тебя дружками твоими. Стоит день нам не видеться, как они тут как тут, обхаживают тебя вовсю. Может, и девки кабацкие тебя меж собой делят?

Политические осложнения в дополнение к любовным

Часто вспоминался Безимени тот вечер, когда они вышли из кино.

Фильм заворожил их, взволновал до глубины души, так что и Безимени и Аги почти совершенно утратили присущее им обычно верное ощущение реальной действительности и теперь способны были лишь через призму фильма рассматривать все явления жизни.

Герой фильма, немец по происхождению, хотя славянин по имени, передовой рабочий, благодаря своему уму, прилежанию и верности стал любимцем директора завода. В то же время горничная директорской семьи имеет сильное влияние на хозяев. Передовой рабочий почти полновластно распоряжается наймом и увольнением. А вокруг — безработица, нищета. Особенно страдают от безработицы ввиду перенаселенности несколько образцовых, чисто немецких поселений. Ибо директор не выносит немцев и постепенно изгоняет их со своих предприятий.

Но тут между передовым рабочим и горничной завязывается тайная дружба. Выясняется, что горничная — немка по происхождению и германофилка. Рука об руку становятся они на сторону бедных, оборванных немецких безработных и всеми правдами и неправдами устраивают их одного за другим на завод.

В это время в страну триумфально вступает немецкая армия.

Хозяин завода бежит. Но его любимцев, горничную и управляющего, хватают.

Дело уже доходит до того, что управляющего и его помощницу, горничную, которых немцы сволокли в тюрьму и осудили, — вот-вот казнят как ближайших приспешников директора завода, дравшего шкуру с рабочих.

Но тут за них вступаются тайно устроенные ими на завод бывшие немцы-безработные. Они протестуют, управляющий и его лебедушка освобождены, мир и благоденствие, счастье до ушей.

Во время фильма Безимени и Аги то и дело стискивали друг другу руки, целиком и полностью отождествляя себя, свою судьбу с героями фильма. Аги всхлипывала, да и Безимени в самые критические моменты, при наиболее волнующих сценах судорожно глотал стоявший в горле ком.

Прохладным вечером, какие часто случаются ранней весной, они возвращались домой и тихо беседовали, тесно прижавшись друг к другу.

— Не только от нилашистов, но даже от самых ученых и почтенных людей в доме ты слышишь одно: немцы победят! Они завлекут сюда русских, выманят из-за моря американцев, а уж тогда выставят такое оружие, которое в два счета уничтожит всех их. Теперь примечай — кто говорит иначе? Ну, твоя хозяйка. Так ведь это шлюха, и только… Ну, домовладелец — так ведь он еврей. Выкрест. Еще учитель музыки из полуподвала, мой сосед, — так он же чокнутый и живет на то, что от своих еврейских учеников получает. Еще профессорское семейство, но у них у самих дети полукровки — тоже наполовину евреи. Ну и другие евреи, что в доме живут. А больше никто. Вот и сообрази!

На сей раз горничная не придиралась к мудрствованиям Безимени, растревоженная собственными сомнениями.

— Я тоже не знаю, что и думать! — проговорила она. — Но все же, по-моему, что тебе, что мне нет смысла прилепляться ни туда, ни сюда. Работать хлеба ради все равно нужно, немцы здесь господа или кто другой. Пусть те их сторону держат да паразитничают, кто через них себе выгоды ищет. По-моему, и тебе и мне это без надобности, а значит, и дрожать не придется, ежели другая сила верх возьмет и станет