Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Султан[79]также на протяжении всего заседания хранил молчание. Водил своим тонким пальцем по затейливым линиям ковра, смиренно опустив голову. Всякий раз, как к нему приближался слуга с чаем, он молча отпивал глоток из стаканчика, стараясь не встретиться взглядом ни с одним из вельмож. Когда привратник объявил о прибытии переселенца, он поднялся на ноги, а следом за ним встали шейхи. Он двинулся впереди тех, чтобы встретить гостя, однако путешественник вошел в круг широкими шагами, словно все еще покрывал просторы Сахары. Это был породистый шейх, высокого роста, стройный, с мужественным лицом, в глазах его светилась решимость вечных кочевников, равно как и их неустрашимость. Скулы его рельефно выделялись под тонким покрывалом пепельного цвета. Кожа была опалена безжалостным солнцем. Талию его стягивал пояс из грубого полотна, а в правой руке он сжимал старинный посох из дерева лотоса. Султан приблизился к нему и надолго задержал его в своих объятиях. Затем сделал пару шагов назад, предоставив возможность для приветствий шейхам. Они горячо обнимали гостя. В глазах у некоторых стариков-шейхов выступили благородные слезы. Слезы преданности, коварного бега времени и воспоминаний о былом.

Султан уселся рядом с гостем. Все долго молчали. Очень долго. Явился слуга с чаем. Они молча делали глотки.

Гость разглядывал кожаный амулет, стягивавший чалму султана. Затем перешел к церемониалу расспросов. Они долго беседовали о невзгодах: засуха в Сахаре, исчезновение золота в копях джунглей.

— Золото иссякло, — жаловался султан. — Большой ущерб торговле. Прервался поток караванов с Севером. Склады наши пусты, и народ голодает.

Старый кочевник улучил возможность и вставил свое:

— Умирать свободными для людей не так страшно, как жить рабами.

Присутствующие обменялись быстрыми взглядами с султаном, словно предполагали вызов, но путешественник закончил с горечью:

— Рабами магов-огнепоклонников из племен бамбара[80].

Султан воспротивился, но мягко:

— От перемирия не уйдешь. Голод — что язычник.

Старик повернулся к нему и жестко произнес:

— Ты забыл о нашем древнем заклятьи?

Султан опустил голову и ограничился разглядыванием узоров на ложах. Гость продолжал:

— Терпение. Самое подходящее заклинание в Сахаре. Без него мы не прожили бы и дня. Терпение — удел всякого, кто пожелал жить свободным.

— Терпение не накормит голодающих, — с сожалением в голосе заметил султан.

Старик внезапно рассмеялся нервным смехом, возмущенный взгляд его исполнился презрения.

— Хочешь обрести оба блаженства: благополучие земное и милость небес. Ты предпочитаешь продать их всех богу огнепоклонников, чтоб они перетерпели невзгоды. Если выбираешь перемирие сегодня, то завтра уже перейдешь в отступление, а потом и от веры самой отречешься.

— Перемирие дает нам право использовать некоторые копи в джунглях на их земле. Это дарует нам жизнь, караваны купцов вернутся с севера.

Однако старец не отступал:

— Ты продал нашу страну! — заявил он жестко. — Страну Аллаха и веры, огнепоклонник, шайтанам золотой пыли!

Лицо султана вспыхнуло. Щеки окрасились налетом стыда. Он вскочил на ноги. Схватился за меч и вытащил его из ножен. Шейхи кинулись на него, заключив со всех сторон в свои объятия.

Однако старец остался ко всему этому равнодушен. С теми же хладнокровием и жесткостью в голосе он продолжал:

— Всякий, кто поднял меч на отца или брата отца, есть сын греха. С этого дня ни ты для меня, ни я для тебя — мы не знаемся. Свидетельствуйте, о люди!

Старейшина, возраст которого приближался ко ста годам, сидевший все время беседы молча в полутемном углу, вдруг заговорил:

— Не так давно ты упомянул о нашем заклятье, которому нас подчинила Сахара, о наш достопочтимый шейх. Подожди, ради Аллаха!

Однако кочевник поднялся на ноги и повторил свое:

— Ни ты для меня, ни я для тебя — мы не знаемся. Будьте свидетелями все!