Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп

Люди, обманутые бессердечным светом, часто ищут подобного утешения.

Матери получают его от своих детей, мужчины – от своих собак. А некоторые мужчины – от своих тростей, что не менее логично. Почему нас радует, что нас не обманывают те, кто еще не постиг искусство обмана? Нет, настоящее утешение дает верный друг, если можно такого сыскать, или верное женское сердце.

Однако поцелуи сына утешили Элинор; и да постигнет беда того, кто ее за это осудит. Но тяжкая минута была только отсрочена. Ей придется рассказать обо всем Мэри. И отцу. Или даже всем знакомым, чтобы вернуть себе их доброе мнение. А пока она ни у кого не могла искать сочувствия. Она ненавидела мистера Слоупа и гордилась этой ненавистью. Она ненавидела и презирала Стэнхоупов, но эта ненависть была мучительной. Она ведь почти порвала со своими старыми друзьями, бросившись в объятия этой семьи, а они – что они хотели с ней сделать? Она не без труда помирилась с отцом, когда он поверил тому дурному, что о ней говорили. А Мэри Болд взяла на себя роль ментора. Это она еще могла бы простить, если бы ментор ошибся; но когда менторы оказываются правы, их не прощают. Обнаружилось, что у нее нет причин ненавидеть архидьякона, и она возненавидела его даже больше, чем прежде, так как ей приходилось признать его правоту. Она ненавидела сестру, потому что та была во всем заодно с архидьяконом, и возненавидела бы мистера Эйрбина, если бы смогла. Он делал вид, будто любит ее, а сам в ее присутствии не отходил от этой итальянки, точно в мире нет других красивых женщин, точно ни одна другая женщина не заслуживает ни малейшего внимания. И мистеру Эйрбину предстоит узнать всю историю с мистером Слоупом! Она говорила себе, что ненавидит его, и знала, что лжет. У нее не было никакого утешения, кроме ее сына, и она прибегла к этому утешению. Хотя Мэри и не догадывалась, почему ее невестка так расстроена, она сразу увидела, что Элинор потеряла всякую власть над собой, и терпеливо ждала, пока не настало время укладывать мальчика.

– Тебе следовало бы выпить чаю, Элинор, – сказала она.

– Не хочется, – ответила Элинор, хотя в Уллаторне она ничего не ела и должна была сильно проголодаться.

Мэри тихонько заварила чай, намазала хлеб маслом и убрала накидку. Потом она сказала:

– Джонни уже спит, а ты устала. Позволь, я его уложу.

Но Элинор не отдала сына. Она грустно взглянула на его глазки, увидела, что они крепко сомкнуты, и устроила его на кушетке. Она твердо решила, что ни за что не расстанется с ним в этот вечер.

– Нелли, – сказала Мэри, – ну, перестань дуться. Ведь я же тебя, во всяком случае, ничем не обидела.

– Я не дуюсь, – ответила Элинор.

– Так, значит, ты сердишься? Но не на меня же?

– Нет, я не сержусь. Во всяком случае, не на тебя.

– Тогда выпей чай, который я для тебя приготовила. Тебе это будет полезно.

Элинор позволила убедить себя и выпила чай. Она поела, немного воспрянула духом и перестала гневаться на весь мир без исключения. В конце концов она сумела начать свой рассказ и призналась во всем, то есть во всем, что касалось двух претендентов на ее руку, которым она отказала, но о мистере Эйрбине она не упомянула ни словом.

– Я, конечно, поступила дурно, – сказала она, дойдя до пощечины, полученной мистером Слоупом, – но я не знала, на что еще он способен, и должна была защитить себя.

– Он этого вполне заслуживал! – сказала Мэри.

– Заслуживал?! – воскликнула Элинор, чьи чувства по отношению к мистеру Слоупу нельзя было назвать иначе как кровожадными. – Он заслуживал, чтобы его ударили кинжалом! Но что скажут в Пламстеде?

– Стоит ли рассказывать им об этом? – спросила Мэри, и Элинор подумала, что не стоит.

Лучшую утешительницу, чем Мэри Болд, было бы трудно найти. Она не выказала никакого злорадства, когда услышала про план Стэнхоупов, и не напомнила о своих предостережениях, когда Элинор назвала свою недавнюю подругу Шарлотту низкой интриганкой. Она соглашалась со всеми поношениями, которые сыпались на мистера Слоупа, и ни разу даже не намекнула, что все это она говорила и раньше. «Я же предупреждал!», «я же предупреждала!» – соль, которую сыплют на раны Иова. Но Мэри, увидев, что ее подруга ввергнута в печаль и царапает себя черепками, не стала ни читать нравоучений, ни торжествовать. Элинор оценила ее сдержанность и в конце концов позволила Мэри себя успокоить.

Весь следующий день она провела дома, никуда не выходя. Она боялась, что Барчестер будет переполнен Стэнхоупами и Слоупами, а может быть, еще и Эйрбинами и Грантли. Да, среди ее знакомых, пожалуй, не нашлось бы никого, с кем она могла бы сейчас увидеться без неловкости.

Днем она узнала, что настоятель умер и что мистер Куиверфул окончательно назначен смотрителем богадельни.

Вечером ее навестил отец, и ей пришлось повторить свой рассказ, хотя некоторые подробности она все-таки опустила. Мистера Хардинга, по правде говоря, нисколько не удивила наглость мистера Слоупа, но он изобразил удивление, щадя чувства дочери. Впрочем, притворяться он не умел, и она все поняла.

– Я вижу, – сказала она, – ты считаешь, что мистер Слоуп и не мог обойтись со мной иначе!

Она ничего не сказала ему ни про объятие, ни про свой ответ на него.

– Мне кажется, нет ничего странного в том, что моей Элинор восхищаются.

– А по-моему, странно, – возразила она, – что человек оказывается способным на такую дерзость, хотя его никак не поощряли.

Мистер Хардинг промолчал. Для архидьякона это был бы случай произнести тираду, которая не посрамила бы и Вилдада савхеянина.

– Но ведь ты скажешь архидьякону? – спросил мистер Хардинг.

– Что я должна ему сказать? – резко спросила Элинор.

– Или Сьюзен? – продолжал мистер Хардинг. – Ты ведь скажешь Сьюзен – объяснишь им, как они были несправедливы к тебе, считая, что тебе приятны ухаживания этого человека?

– От меня они этого не узнают. Я никогда больше по доброй воле не упомяну имени мистера Слоупа в их присутствии.

– Так, может быть, я?

– Если это нужно для твоего душевного спокойствия, я не могу тебе помешать. Но ради меня, пожалуйста, не надо. Доктор Грантли всегда был обо мне невысокого мнения и не переменит его. Да я и не хочу этого.

Тут они перешли к богадельне.

– Это правда, папа?

– Что, милочка? Ты о настоятеле? Да,