Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

смог распознать, - голова разбойника была обвязана платком. Так они и делают, эти лихие люди, чтобы никто не мог узнать их при дневном разбое. Жу-мабай беспомощно заозирался и увидел, как Байтас, припав к гриве коня, не оглядываясь, стремительно удаляется в сторону. Придется Жумабаю в одиночку иметь дело с разбойниками.

Надо защищаться, спасать свою душу, - с этой мыслью он потянулся за шокпаром, зажатым под коленом. Но, собираясь выхватить дубинку, Жумабай со страхом подумал, что ведь и его могут запросто огреть палкой по затылку. Пока он это соображал, противник, словно угадав его нерешительность, перехватил крепкой рукою шокпар и, тесня своим конем светлосерого Найманкока, вдруг изловчился и натянул Жумабаю на глаза его большой черный тымак. Вмиг став беспомощным, ослабев духом, ослепнув под натянутой до самого носа лохматой шапкой, Жорга-Жумабай позволил противнику вырвать у него шокпар.

А Найманкок, словно наткнувшись на преграду, вдруг резко остановился и стал на месте как вкопанный. Тогда Жумабай, осторожно выпрямившись, сдвинул с глаз шапку-тымак - и увидел, что перед его иноходцем сидит на своем коне школяр, держит в руке отнятый шокпар и, покачиваясь в седле, закатывается беззвучным смехом. Это был Абай - истинный волчонок, сын матерого волка, - так назвал мальчика сам Жорга-Жумабай... Ему было стыдно, досадно, что его смог до полусмерти напугать этот кунанбаевский волчонок.

- Ты, сынок, дурную придумал шутку, - пробурчал Жумабай. - Здесь проклятое место, настоящее волчье логово. А тебе всё забава.

Абай развеселился, что нагнал страху на взрослого джигита. Но мальчик понимал, что ему весело, а Жумабаю-то досадно, поэтому перестал смеяться. Склонив смуглое румяное лицо, опустив глаза, однако не в силах не улыбаться, - он начал выворачивать свою лисью шапочку-борик. Эту шапку и верхний чапан он вывернул наизнанку, чтобы выглядеть, как ему представлялось, настоящим разбойником-камчигером, а в довершение образа он обвязал рот и нос красным платком и гнусавым измененным голосом выкрикивал воровские угрозы.

Подскакивая в седле, громко хохоча, приближался к ним возвратившийся назад Байтас. Он не подавал виду, что тоже испугался, и, понимая досаду и гнев Жумабая, желал все свести к шутке, поэтому и смеялся еще издали, на подходе.

- Только посмотрите! Он даже лысинку своему саврасому замазал!

Это теперь и Жумабай заметил: белая звездочка во лбу коня была замазана сырой глиной. Жорга-Жумабай был человек самолюбивый. Ему не хотелось выставлять себя на посмешище. Поэтому и он решил все свести к шутке. Заговорил насмешливым голосом:

- Надо же, весь в породу отцовскую выдался! Послушать только, как воют эти Кереи и Уаки, - мол, тобыктинцы воры, тобыктинцы грабители! И что же? Даже такой сосунок из рода Тобыкты - и тот знает воровские повадки. Выходит, не зря воют Кереи и Уаки.

Сказав это, Жумабай и сам рассмеялся наконец...

Абаю не было известно, по каким делам ездил в город Жу-мабай. Из того, что немногословно сообщил певец Байтас, он понял только, что выполнялось какое-то важное поручение Кунанбая. Мальчик и раньше видел, каким доверием пользуется у его отца, ага-султана Кунанбая, подручный Жумабай. И если Жорга-Жумабай обидится, он может и нажаловаться отцу. И мальчик, уже смахнув с лица всякую улыбку, выровнял свою лошадь бок о бок с иноходцем Жумабая и, с самым учтивым выражением на своей румяной физиономии, молвил:

- Жумеке! Дорога длинная, ехать скучно. Не сердитесь, Жумеке, за мою шутку. Я хотел немножечко потешить вас. Извините меня.

Сказано было вежливо, скромно, со смиренным поклоном в седле.

Жумабай сразу размяк от слов мальчика. С довольным видом покосившись на него, ничего не ответил и ехал дальше молча. Байтас же, развеселившись, начал поддевать школяра, шутить с ним, словно со сверстником.

- Ну и хорош! Вот ты ловкач какой! «Извините.» Твои извинения, знаешь, на что смахивают, мальчик? Да на одну мою песенку.

Нагрузи верблюда в поход -Терпеливо он все несет.

Но боюсь и подумать я:

Ойке-апа как стерпит моя?3

Абай не все понял.

- О чем это вы, Байтас-ага? Кто такая Ойке-апа?

- Э! Разве не знаешь Ойке-апа? На самом деле не знаешь?

- На самом деле...

- А на самом деле это моя жена. Я все прошлое лето гулял да разъезжал по аулам, пел, веселился, развлекал молодух и юных красоток. Но, в конце концов, веселье закончилось, настало время возвращаться домой. А как возвращаться? Ведь стыдно перед бабой своей, ну что я мог сказать ей в свое оправдание? Ничего. И вот что я придумал. Решил остудить ее гнев заранее, еще издали - сочинил для нее песенку, напел ее кое-кому из своих друзей и отправил их домой к жене, за день за два до моего возвращения, чтобы они успели ее спеть Ойке-апа.

Абай с Жумабаем, ехавшие в ровном ряду с ним, внимательно слушали Байтаса, с двух сторон заглядывая в его самодовольное лицо. Смотрели, улыбаясь, с огоньком любопытства в глазах. И стар, и млад были увлечены рассказом этого красавца, степного певца-сэре, - но каждый по-своему. Жумабай вприщур поглядывал на него, с пониманием и одобрением. Абаю же не терпелось услышать, чем все закончилось. Он живо представил себе и возмущенную Ойке, и прошлогоднее веселье Байтаса в кругу праздных гуляк, таких же певцов и краснобаев, как он сам. Абай не был близко знаком с известным сэре, но сейчас воспользовался его благодушным настроением и тем, что тот сам заговорил с ним как со сверстником, и осмелился спросить:

- Байтас-ага, ну и что еще напели вы тетушке Ойке, чтобы она не сердилась?

- Ну какая баба устоит, если издалека прилетит к ней песенка-письмо с мольбой о прощении,.. - приосанившись, улыбнулся Байтас, отвечая, скорее, не школяру, а Жорге-Жумабаю. - Вот, приехал я, а она выходит навстречу, сама привязывает коня, и все такое.- Он выпрямился в седле и горделиво повел подбородком в сторону Жумабая.

«Ну конечно... Выходит, ловко провел ее», - подумал Абай. Слушая рассказ, не заметили, как быстрая скачка по степи незаметно сошла на ровную, неторопливую езду. Но скоро мальчик опять встрепенулся, нетерпение вновь охватило его сердце, вырвалось из него и стремительно увлекло Абая вперед.

- Уа, парень, не гони! Коня запалишь! - только и успели крикнуть вдогонку взрослые. - Ускачешь один - разбойники тебя поймают! - пугали его.

Но, вырвавшись из пыльного города, наконец-то избавившись от скуки медресе, Абай неудержимо рвался к родному аулу, который был недалече, звал его. И ничего, кроме этого зова, он уже