Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

Прошлой ночью было что-то о стае китов, приближавшихся от горизонта. Но они не плыли на своих массивных плавниках, а летели, медленно взмахивая огромными крыльями, похожими на крылья летучих мышей. И когда подобрались ближе, отбрасывая похожие на облака тени на город, который из-за них выглядел карликовым, я увидел, что эти животные намного, намного крупнее китов. И хотя по форме они скорее походили на кашалотов, стоило им приблизиться в пурпурном небе, как я разглядел, что у них нет ни челюстей, ни глаз, их огромные безликие головы повергли меня в ужас, поскольку казались еще более неумолимыми и невосприимчивыми к моим рыдающим молитвам и мольбам о пощаде.

* * *

Я пришел к выводу, что должен убить мистера Голуба.

Уехал на целый день в горы, надеясь, что солнце и смена обстановки внесут ясность. Мне нужна была твердая цель. Определенный курс. Однако, выйдя из подземки, я понял, что оказался очень близко к Пакстонскому университету, где мой отец преподавал историю искусств, и поэтому я побрел от кампуса к самой старой части Пакстона, которая на самом деле была останками города чум, занимавшего эту территорию до того, как его погребли миллионы тонн колонистов. Мне нужно было миновать Овальную площадь, а именно там жил отец со своей женщиной, поэтому я шел быстрым шагом, надев темные очки и опустив голову. И только оставив позади мощеную булыжником Овальную площадь, почувствовал себя комфортней и позволил себе насладиться прохладой осеннего воздуха, яркой синевой, просвечивавшей сквозь мои линзы. Здания здесь были ниже, поэтому открывалось больше неба, а на улицы падал настоящий солнечный свет.

Улицы в этом районе узкие, многие по-прежнему мощенные булыжником. Скучившиеся ряды небольших зданий по большей части облицованы кирпичом и камнем. Первые этажи занимают дорогие сувенирные и антикварные лавки, тихие маленькие книжные магазинчики и кофейни. Вдоль некоторых тротуаров через равные промежутки даже растут небольшие деревца. Со стаканчиком кофе в руке я разглядывал через витрину крошечную художественную галерею. Затем побрел дальше. На единственной опять-таки вымощенной булыжником центральной аллее, которую теперь называли улица Салем, запрещалось автомобильное движение, хотя она была довольно широкой и длинной. Получался почти торговый центр под открытым небом – вдоль улицы концентрировалось больше всего магазинов этого района, и в обеденный перерыв сюда приходила куча народа. Где-то впереди небольшая группа исполняла живую музыку. В фонтане плескалась вода, и в чаше босиком ходили дети. Здесь располагался хороший музей, я бывал в нем раньше. На глаза не попадалось ни одного бродяги, разлегшегося на тротуаре. Ни один тощий подросток не подкрадывался ко мне, чтобы выпросить монетку. Да, тут встречались неприятные люди, но все-таки это было самое милое местечко, какое только можно найти в Панктауне. Конечно, по всему городу тут и там были разбросаны отдельные строения чум, но здесь было самое большое их скопление. Все это напоминало покой в центре урагана. Жемчужину, проглоченную китом и застрявшую в его наполненном желчью желудке.

Ясность. Я мог думать. И прикинул, не сжечь ли магазин мистера Голуба… все эти потенциально опасные фолианты по научной магии и магическим наукам. Но я не мог подвергать опасности проституток, которые жили в том же здании, или кого-нибудь из соседних домов. Тогда я представил, как захожу в книжный магазин и обстреливаю полки капсулами с ненасытной плазмой… наблюдаю за стремительным распространением светящейся коррозии.

Но сначала я выстрелил бы капсулой в мистера Голуба. Нельзя было вешать на него всю вину за Габриэль – она еще до встречи с ним невинно, полушутя приступила к собственному разрушению. Но они как-то взаимодействовали, и мистер Голуб усугубил ее отравление. А еще он был жрецом. И представлял угрозу для других невинных Габриэль. А мне нужно было одно-единственное лицо из плоти и крови, с которым я мог бы схлестнуться. И выстрелить.

Теперь я стал обитателем подземного мира. Улица Морфа и ее притоки были моим районом. Я нервничал из-за убийства человека в такой близости от места, где жил сам. Боялся, несмотря на все свои фантазии, жечь его книги, ведь магазинчик располагался совсем рядом с моей квартирой. А теперь еще там – внизу и неподалеку – жила и работала Салит. Салит-форсер…

Если бы я мог договориться с Голубом о встрече в другом месте. Заманить его подальше…

Под каким предлогом?

Ну, в любом случае, я хотел посмотреть книги, которые он предлагал. В частности те, которые упоминались при мне и развивали отдельные идеи из «Некрономикона». Автором одной был чум, другой – тиккихотто. В конце концов, я сказал бы Голубу, что хочу их купить. Попросить его встретиться со мной где-нибудь за ленчем. В каком-нибудь неопасном месте, где не ждешь нападения. Вроде причудливого маленького района, в котором я сейчас находился. Можно ли выбрать более безобидное место в Панктауне? Здесь ненавидели даже произносить слово «Панктаун». Тут он снова носил имя Пакстон… свое настоящее имя. Город Мира.

«Становлюсь психопатом», – подумал я, стоя в толпе перед трио чум, которые играли ту самую живую народную музыку. Что я выиграю, убив этого типа? Мне нужно забыть его. Забыть Габриэль. Я нравился Салит. Салит была дверью в другой край.

Но я уже был убийцей. Пусть из самообороны. Я сбежал, избавившись от тела. Я изменился навсегда, несмотря на отросшие волосы. «Салит – это дверь к закону, порядку и здравомыслию, которая, в конечном счете, не откроется под моей рукой», – сказал я себе. Салит тянуло ко мне, это было очевидно. Но если бы только она знала правду… зайдет ли она так далеко, что арестует меня, или я лишь вызову у нее отвращение? И то и другое было для меня одинаково ужасно. Лучше вообще не видеть ее больше. Лучше позволить себе продолжить падение, которое уже началось…

Кроме того, приближались те киты на огромных черных крыльях. Возможно, они выглядели иначе. И являлись неизвестно откуда. Но я чувствовал удары их крыльев каждой клеточкой своего тела. Слышал их беззвучные крики, будто статические помехи в венах. Габриэль открыла дверь и позволила Голубу сделать то же, вручив ему «Некрономикон». Нельзя позволить ему открыть еще больше дверей для этих существ, которым некоторые поклонялись как богам.

Я слушал бодрое позвякивание инструментов, мягкие умиротворяющие голоса певцов, смех и крики похожих на оживших херувимов детей в фонтане позади. Все это такое хрупкое. Недолговечное. Почему именно я должен сознавать, в какой опасности они находятся? Почему я должен быть тем, кто