Дермафория - Крэг Клевенджер

Я позвонил Уайту, чтобы он отвез меня в Оз. В дороге мы почти не разговаривали. Я не мог избавиться от чувства, что ему доставило бы удовольствие стать свидетелем моего падения и позволить сыночку попрактиковаться в любимом деле.

— Где ваш парень? — Я никак не мог заставить себя называть сопливого специалиста по разделке дел по имени.

Глупый вопрос. Уайт это знал, как знал и то, что я тоже это знаю. Вряд ли для него было тайной, что мне наплевать на его отпрыска и что меня тошнит от одного вида Могильщика.

Я прислонился к окну и закрыл глаза не потому, что хотел спать, а чтобы как-то отделаться от гнетущего молчания и принужденных разговоров. Когда я через какое-то время открыл их, то увидел, что Уайт пристально смотрит на меня в темноте, позабыв о дороге, и в глазах у него пляшут огоньки летящих навстречу фар.

Три часа спустя, так и не разговорившись, мы остановились у ворот Оз. Я установил на них передатчик, срабатывавший при открытии, так что, даже оставаясь в доме, заранее получал предупредительный сигнал.

— Увидимся.

Не говоря ни слова, Уайт развернулся и уехал, оставив меня в вихре поднятой пыли с сумкой в руке и поднятым от холодного ветерка воротником.

Я сидел на крыльце, размышляя о том, как много времени провел на верандах и у порогов: с отцом, фотографируя светлячков и звезды, с тобой, потягивая вино и глядя на заходящее солнце. Всегда перед домом или под ним, но никогда внутри. Попроси описать, где жил, так и сказать будет нечего.

Размышления прервал лай собаки, удивительно напоминавший тявканье твоего лохматого, избалованного монстра. В следующий момент из дома выскочил и он сам.

Я повернулся, и пес, виляя хвостом от радости, бросился ко мне из темноты. С чего бы это? Обычно я не включал свет по ночам, но теперь пришлось — нет ничего хуже, чем вляпаться в собачье дерьмо.

Подозрительных запахов не обнаружилось. Я оглядел ярко освещенную комнату, однако ничего не увидел. Между тем чертов пес продолжал выражать восторг, лая и тычась носом мне в колени. На столе в кухне лежала «Лос-Анджелес тайме», раскрытая на спортивной странице с большой фотографией какого-то парня из НФЛ. В углу, около блюдечка с водой, стояла пустая чашка, издававшая несвежий запах говядины.

Оставленная Отто записка гласила: «Пес останется у нас, пока она не пожелает его забрать. Увидимся через пару дней». Я бы с удовольствием прикончил обоих. Работы невпроворот, а собаки шумят, с ними надо играть, их нужно выгуливать, за ними приходится убирать. Выпустить пса из дома я тоже не мог — там он непременно стал бы добычей койотов.

В шкафчике нашелся пакет с собачьей едой. Я высыпал половину в чашку, скомкал и бросил в мусорную корзину старую газету и раскрыл свежую. Найти какую-нибудь веревку и привязать на улице. Но это завтра. А пока я открыл банку консервированного супа, поел, принял душ и спустился в лабораторию.

С улицы попасть в подвал можно было через двойную дверь, которая закрывалась изнутри на надежный засов.

Внутри дома в подвал вела бетонная лестница. Лаборатория была моим любимым рабочим местом, где я проводил большую часть времени.

Именно его мне сейчас и не хватало. С одной стороны подпирал Уайт, требовавший немедленного результата, с другой — нужно было хотя бы немного поспать. Отто смылся, и я остался совсем один. С первого взгляда задача выглядела не такой уж сложной. Провести химический анализ, выделить активные алкалоиды наркотика и сообщить Хойлу и Уайту, что я знаю, как его приготовить. Не выдав при этом главный секрет. Конечно, они оба далеко не дураки и рано или поздно вычислят, что то, за чем они гоняются, на самом деле сварено на их собственной кухне, но к тому времени я уже знал, что в грязных играх победить можно только одним путем — отказавшись в них играть, — и что правда есть кратчайший путь к безопасности. Да, они знали, что я занимался экспериментами, и могли подозревать что угодно, но все записи уничтожит пожар, случившийся по вине тех, кого нанимали они сами.