Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

тут из-за бугра, примыкавшего к утесу, выехали одна за другой две ватаги верховых. В первой, числом около десяти, были аткаминеры аулов Котибак, во главе со старшиной рода Байсалом. Они степенно подъехали к Кунанбаю и почтительно приветствовали его:

- Со счастливым новосельем, мырза!

- Удачи на долгие годы!

- Новый очаг - новое счастье! Поздравляем!

Поднялся невнятный галдеж приветствий, когда подъехала следующая ватага всадников, человек пять-шесть. Во главе был старик Кулыншак, самый уважаемый и состоятельный человек рода Торгай, старшина. С ним прибыли пятеро его сыновей, которых в народе называли «бескаска» - «пятеро удальцов». Это были отважные воины, отчаянные головы, настоящие батыры. Подъехав к Кунанбаю вплотную, Кулыншак обратился к нему самым торжественным образом:

- Ассалаумагалейкум, свет мой Кунанбай! Прими от меня поздравление. С новосельем тебя!

Эти поздравления открыли глаза вождям Бокенши и Бор-сак. Свое черное дело Кунанбай совершил не без поддержки других родов. Значит, с ним в сговоре были и Торгай, и Топай, и Котибак.

А ведь Суюндик крепко надеялся на Котибак и его старшину Байсала, по крайней мере, считал, что тот в стороне от подлых козней Кунанбая. Неужели они сговорились тайно? Приехавшие поздравить Кунанбая аткаминеры явились не только с поздравлениями, они открыто выставляли напоказ свою приверженность Кунанбаю и поддержку ему. Так захотел мырза, он все подстроил заранее.

Обо всем этом догадался не один Суюндик. Старик Жексен понял, наконец, всю непоправимость случившейся беды.

- Апырай! Надо же! У меня было мое родное гнездо! Земля моих предков! Здесь их мазары! И еще в прошлую весну вон у того камня пролилась кровь славного арыса, настоящего азамата, доблестного мужа! Земля моя, кровью родичей омытая! - так кричал Жексен.

Эти слова были неожиданными для всех, в особенности в устах Жексена, который с особым усердием побивал камнями Кодара.

Суюндик неодобрительно пробормотал:

- Вот что горе делает с человеком. Он потерял разум... К чему вспоминать это?

И для Кунанбая упоминание о Кодаре здесь, сейчас явилось полной неожиданностью. Но тотчас же сообразил, что и это упоминание о казни можно повернуть в свою пользу. Грозно вперившись единственным глазом в Жексена, он рявкнул:

- Что ты сказал? Ты, наверное, выжил из ума от старости! Какой еще «доблестный муж»? Если такой человек у вас считается доблестным, то кто же такие все остальные бокенши? Кодар не арыс, не азамат, а самый настоящий гнусный негодяй, от которого отвернулись аруахи, духи предков. Его отвергли все Тобыкты! Потому я и отдал эти зимовья другим, чтобы не осталось здесь и духа этого святотатца, чтобы стерлись его следы на этой земле, чтобы вытравить из памяти людей всякое воспоминание о нем! И перестань нести тут всякий вздор, старик!

Эти слова Кунанбая пришлись для бокенши словно пощечина, словно камень, брошенный в лицо. Сам того не желая, Ку-нанбай раскрыл потаенную страшную подоплеку, из-за чего был убит Кодар: целью этого убийства был захват его зимовья.

И тут даже Суюндик не выдержал.

- Астапыралла! О Боже! Что я слышу! Мой родной, мудрый Божей! Как ты был прав, когда говорил: «Не на Кодара накинули вы арканную петлю, а на самих себя». О безвинный мужественный арыстан, лев отважный, так вот почему ты был убит! Чужая корысть убила тебя, о мой Кодар!

Горячий ком перекрыл его горло, он обхватил руками шею своего скакуна и заплакал, уткнувшись лицом в гриву коня.

И старик Жексен вдруг взвыл:

- Оу! Позор на лице моем! Проклятие на мою голову! Пес я шелудивый! Что я наделал! О, родной мой! О, бауырым Ко-дар!

И он с места послал в бешеный галоп лошадь, поскакал к зимнику Кодара.

Выкрик был искрой, упавшей в сухую траву. Этого оказалось достаточным, чтобы вся толпа бокенши-борсак с жалобными воплями «Ойбай! Родной мой!» в грохоте копыт понеслась вслед за Жексеном. Суюндик оказался с ними. Кунанбай и Байсал и окружавшие их конники остались на бугре. Кунанбай пожалел про себя: «Не нужно было говорить про Кодара», но об этом и виду не подал перед Байсалом. Ага-султан молча смотрел вслед скачущим, прищурив свой единственный глаз, раздумывая, чем был вызван такой бешеный взрыв возмущения у бокенши.

- Ты понял теперь, кто их главный подстрекатель? Стоило задеть за живое - так сразу и вылезло то, что таили они в душе. Божей их подстрекатель! Все идет от Божея. Он один виноват. Он хочет поставить на меня кровавый капкан среди родичей Тобыкты! «Единство, единство», повторяешь ты все время. А теперь видел сам, что это за единство? - обратился он к Байсалу, уставив на него свой хмурый глаз.

Но, помолчав, добавил:

- Аллах справедлив... Все будет так, как Он повелит. Я вынесу все. - И с видимостью проявления самого большого доверия, закончил: - Ты, дорогой Байсал, передай Суюндику, Сугиру и Жексену, чтобы они зря не мутили народ. Пусть всех успокоят. Какие бы места для Бокенши ни отвел я на Чингизе, сами они в обиде не будут. Для них троих сделаю все хорошо, так и передай им. Пусть верят моему слову.

В стороне, среди верховых, которых ранее Кунанбай отсылал к табунам, находился и Майбасар. Когда бокенши с громкими рыданиями проскакали мимо, он со злой усмешкой высказался:

- Уай, люди! Говорится, что хромая овца и ночью блеет. А выходит, что не только хромая овца, а род бокенши под вечер блеет. Где это видано, где слыхано, чтобы поздней осенью оплакивали человека, которого похоронили ранней весной?

Тогда, весной, к останкам убитого Кодара и Камки никто не приблизился, все торопливо разъехались после убийства. Лишь чабаны Жампеис и Айтимбет бога ради прибрали тела казненных. Жексен в тот день, вернувшись домой, устроил полный разгон всем и вся, побил женщин, детей, чтобы они и на шаг не приближались к трупам. Но Жампеис и Айтимбет вместе с такими же пастухами овец, как они сами, отнесли тела Кодара и Камки к могиле Кутжана и похоронили по обе стороны от него, следуя всем правилам похоронного обряда.

Теперь же, осенью, мужчины рода Бокенши, прибыв к семейному мазару, с рыданиями пали на могилы, обнимая их руками. До того как люди Суюндика прискакали вместе с ним, у могил сидели на земле четыре человека. Это были Айтимбет, Жампеис и еще двое старых чабанов.

Все лето они не могли побывать на могилах, и только теперь, прибыв вместе с кочевьями, пришли сюда, чтобы помянуть несчастных мучеников, почитать из Корана.

Увидев набежавшую шумную орду плакальщиков,