Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

спустя той же караванной дорогой, по которой прошли аулы Кунанбая, тянулись в сторону гор другие кочевья. Шли бокенши и борсаки. Миновав Кызылшокы, они также направились в срединную часть Чингиза. Кочевья эти не перегоняли с собой больших стад, но по людскому составу они были многочисленны. Аулы шли разрозненно, растянувшись в беспорядочные неравномерные орды. Конных кочевников было мало, на лошадях ехали только погонщики да несколько женщин. Остальные, большей частью дети и старики, были разбросаны по вьючным верблюдам. Можно было подумать, что эти аулы уже отогнали свои табуны на зимние пастбища и оставили при себе лишь самое необходимое количество лошадей. Иные джигиты ехали на верблюдах-двухлетках, сидели на спинах гужевых волов. Однако отсутствие в достаточном количестве лошадей объяснялось только лишь бедностью кочующих родов. Из всех аулов более зажиточными выглядели аулы Суюндика и Сугира, что из рода Бокенши, и караваны Жексена, из рода Борсак.

Старейшины, окруженные отрядом в два десятка молодых джигитов, ехали молча, с сумрачным видом, не было слышно ни смеха, ни веселых возгласов. Серые лица людей, серые чапаны и ветхие потемневшие полушубки серого цвета сливались с тусклым, пасмурным осенним небом. Вид движущегося кочевья не радовал глаз, и вожак кочевья Суюндик был мрачен и невесел. Народ ждал от него решительных действий и указаний, он знал это, но не мог побороть в себе подспудной неуверенности и страха.

- Посмотрим на месте, - негромко произнес он среди всеобщего настороженного безмолвия. - Встретимся с ним на месте и поговорим. Пусть сам скажет, почему бросил всех и увел на зимники один лишь Иргизбай.

- На месте посмотрим... Там и поговорим... Пусть он сам скажет... - повторили за Суюндиком старейшины Сугир и Жексен.

Все едущие рядом, молодые и старые, не были спокойны.

После того как Кунанбай необычно рано провел осеннюю стрижку и откочевал на зимники, люди почуяли неладное. Вскоре остальные роды тоже быстро провели стрижку овец раньше времени и поспешили вслед за Иргизбаем. Все лето Кунанбай искоса посматривал на Бокенши и Борсак. Несколько раз ага-султан находил повод, чтобы выразить свое недовольство по отношению к ним. Обеспокоенный Суюндик поехал к старшему, Божею, посоветоваться, но и Божей ничего не мог объяснить и утешить его.

Получив тревожную весть, что Кунанбай повел иргизбаев на Чингиз, Суюндик спешно поднял своих людей и направился следом. И другие аулы, чуя неладное, тоже быстро поднялись и двинулись к зимовьям - как сторонники иргизбаев, так и противники, в том числе Божей и Тусип.

Кочевые караваны, восходя на склоны Чингиза, стали расходиться по ущельям и распадкам, направляясь к своим обжитым зимовьям. У Бокенши на Чингизе зимние пастбища были не столь уж и просторны, срединным участком являлось жек-сеновское зимовье Карашокы, где весною был казнен Кодар.

Аулы Суюндика и Жексена не расходились, вместе добрались до реки и направились вдоль берега. Передовая группа конников двинулась вверх по мелкой воде, минуя непроходимые тугайные леса. И по речному проходу в горной гряде они вышли на зеленый лог у подножия горы Карашокы. Впереди показался утес, с которого был сброшен Кодар.

И тут бокенши и борсаки были насмерть удивлены тем, что увидели. Вся трава в широком логу была скошена и старательно убрана в стога. На землях Жексена паслось множество чьих-то коров, верблюдов. Чуть дальше утеса вольготно расположился аул из чистых, белых юрт. Вокруг них жизнь бурно кипела: прыгали, блеяли ягнята, бегали дети, поднимался кизячный дым над очагами. Зимовье Жексена, стало быть, больше ему уже не принадлежало, стоянку занял чей-то прибывший раньше аул.

На отлогой возвышенности, ведущей к вершине утеса, паслись кони. Это был огромный косяк, крайние лошади выбрались на оба боковых склона широкого распадка. Кони рыжеватой и саврасой масти - без всякого сомнения, это был табун Кунанбая.

- Ойбай, вот она, божья кара! - воскликнул Жексен, схватившись за голову. - Суюндик, родной мой, что мне делать? Что делать? - И он заплакал.

- Беда, - только и вымолвил Суюндик. - Про такую беду и говорят: «Джайлау твои сожрал враг, зимник твой слизнул пожар».

Он тяжко вздохнул и больше не сказал ни слова.

До них уже доходили разные слухи, что Кунанбай готовит что-то зловещее, но они никак не ожидали, что он решится на такое вероломство.

- Дьявол! Не у одного Жексена захватили землю, поди, у всего рода Борсак и у Бокенши! - диким голосом закричал Жетпис. - Увидите! Все зимники бокенши наверняка теперь у него! Да лучше смерть, чем жить и терпеть такой позор!

Несколько молодых джигитов, хлестнув лошадей, вылетели вперед из рядов толпы.

- Землю отнять - душу убить!

- Жить не стоит после этого!

- Бокенши! Борсаки! Вы что, ублюдками родились?

- Нельзя больше терпеть!

- Вот до чего довела нас трусость!

- Сколько можно унижаться! Сколько нам еще гнуть спину!

- Лучше убейте нас, старшины! Вы, сделавшие нас бабами! -гневно выкрикнул кто-то, обратившись к Суюндику и Сугиру.

Все молча уставились на своих вожаков.

Суюндик съежился, словно хлестнули его камчой по голове. Он вспыхнул от гнева, но сумел сдержать себя. Только не надо давать повода этим озлобленным людям сорваться на бесчинства. Они готовы сейчас же разбойно наброситься на табун пасущихся лошадей... Но если посмотреть, кто кричит, так это же одни шаруа - неимущие, голытьба. Безответственная толпа нищих аулов. Бедняки низкого происхождения. Все они в любое время готовы к одному: грабить, хватать то, что им не принадлежит. А назавтра, случись что, весь груз ответственности падет на него. Скажут: это Суюндик повел своих людей на разбой. Напал на аулы родственников. И кто же потом будет отвечать перед судом? Кому расплачиваться собственным скотом за нанесенный ущерб? Да ему же, Суюндику, и другим баям-старшинам - Сугиру и Жексену.

Подумав об этом, Суюндик обмер со страху. Сдерживая зашалившего под ним рослого жеребца, он самым решительным образом прикрикнул:

- Стойте, джигиты!

Заворачивая коней, всадники закрутились вокруг него.

- Жа! Если вы хотите драться, подите прочь от меня! Я не с вами, деритесь одни. Ступайте, никто вас не держит, на пути у вас стоять не буду. Думаете, Кунанбай испугается пары десятков ваших соилов? Если бы боялся, не сделал того, что сделал. У вас двадцать палок, у него сто. У вас будет сто - Кунанбай выставит тысячу. Вот, посмотрите! - И он качнул головою, поводя вздернутым подбородком в сторону аула.

И только теперь люди заметили, как медленно, выступая из-за юрт, появляясь из-за косогора,