Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

К этому времени угнанные табуны лошадей перевалили через Шолпан и, пройдя долину Ойкудук, дошли до плоскогорья Ералы. Вскоре к угонщикам, которых уже нагнал Базаралы с джигитами, присоединились и боевики Абылгазы, захватившие всех коней табунщиков. Косяки и табуны Такежана были угнаны полностью - все восемьсот лошадей, не оставлен ни один захудалый стригунок.

Базаралы и Абылгазы подозвали к себе пятерых джигитов, присоединившихся к ним в Байгабыле. Сказав, «первая доля ваша», отделили для них сорок верховых лошадей для сорока жатакских очагов. Кроме того, придали к ним еще двадцать яловых кобылиц для зимнего согыма - по одной лошади на два дыма. Перед тем, как расставаться, Базаралы просил передать Даркембаю свое послание: «Что будет дальше, посмотрим. За малое, что за большое - все равно один ответ. Сделано этими руками - отвечу этой шеей. Пусть ничего не боятся братья-жатаки. За все буду отвечать я, не они...»

- Сорок коней передайте по дворам, чтобы их использовали в хозяйстве, отвозите в город сено на продажу. На вырученное купите муку, масло, чай-сахар. А кобыл пусть сразу зарежут, на прокорм голодным детям, старикам. - Так говорил Базаралы, прощаясь с жатаками из Байгабыла.

Оставшихся лошадей в эту же ночь сорок джигитов перегнали в урочище Шуйгинсу. Тихо прогнали табуны мимо спящего аула Такежана. До утра все кони были розданы по обнищавшим аулам, начиная с ближних - Шуйгинсу, Азберген, Балпан, Караул, кончая самыми дальними аулами, зимовавшими на Чингизе, последний из которых - Колденен, расположен был уже с другой стороны перевала. Аулам достались по четыре-пять жеребых кобылиц, по жеребцу-третьяку, кому-то перепали и довольно упитанные, крупные жабагы, сосунки пяти-шести месяцев от роду. Передавая джигитам расходящейся дружины скот, Базаралы и Абылгазы строго наказывали: пусть ни в одном ауле не оставляют лошадей как хозяйственный скот, их надо сразу пустить на мясо. «Зарезать лошадей надо сразу же этой ночью, чтобы не отняли то, что я увел у Такежана и раздал им. Скажите всем, что за все отвечаю я, Базаралы. Пусть ничего не боятся и без страха режут скот!»

Конец осени - начало зимы - это самое тяжелое время для бедных и незажиточных кочевников. Заканчивается пора обильного молочного пропитания. Народ, не знающий земледелия, искони ничего не запасает в свои закрома. Вся надежда на мясо, согым, однако заготавливать его, пока не установилась холодная погода, кочевникам не с руки - мясо плохо завяливается, да и скот, который мог бы еще попастись на осенних травах, не нагуливает достаточно жира. В эту пору даже в байских домах резали лишь старый скот, а то и довольствовались залежалым мясом.

В эти дни предзимнего безвременья и вынужденного житья впроголодь бедный люд аулов на Шуйгинсу, - по берегам Караула до самых дальних лощин Чингиза, - получивший от База-ралы угнанный от ненавистного им бая Такежана лошадей, не стал особенно чиниться, а быстро исполнил его предписание. Так, в одну ночь, исчез огромный табун Такежана.

4

Слухи об этих событиях разнеслись по всем аулам рода То-быкты, и среди племен Керей на севере, и у Матай, Уак на юге, среди Каракесек на западе и Сыбан-Найман с восточной стороны.

Среди родов тобыктинцев, таких, как тот же Иргизбай и Жи-гитек, которые постоянно были во вражде и распрях, весть о таком крупном угоне скота всколыхнула всех, словно земля зашаталась под ногами. Одни слушали с ошарашенным видом, хватаясь за свои вороты, другие без конца переспрашивали о подробностях. Много было таких, которые стукали себя пальцами по лбу и стенали: «Ойбо-ой, теперь мы пропали! Такое начнется! Все кровью умоемся!» И стар, и млад, каждый в своем кругу, без конца твердили:

- Разве такое бывало когда-нибудь?

- Е-е, тайири! Какое там! Никогда никто не осмеливался на такое!

- Астапыралла! Найдется ли человек, который когда-нибудь слышал про такое!

- Понятно, меж родами всегда была вражда, подымались распри, но чтобы такой пожар полыхнул! Астапыралла!

И на самом деле, никто из самых старых аксакалов Тобыкты не мог припомнить, чтобы на его веку у знатного бая угнали сразу восемьсот лошадей.

Вспоминали междоусобные разбои, набеги соседних родов на мелкие племена Тобыкты, оставшиеся в памяти людей как «Набег Шора», «Нападение Найманов», «Грабежи Буры», - но то были дела далеких дней и предания глубокой старины. И в те далекие времена угоняли лошадей, но чтобы столько и - неслыханное дело! - среди бела дня, напав на охраняющих табунщиков, избив до полусмерти всех, ни одному не дав убежать! И какая бы потом ни возникала серьезная тяжба, дело улаживали по третейскому суду, за украденных лошадей полагалось возмещать лошадьми же. Возмещение ущерба могло быть произведено и другими способами, однако все должно было быть равнозначно.

- На такую смелость могли пойти только под атаманством Базаралы, - говорили иные. - Такое можно привезти только с каторги. Апырай! Наш казах на подобное не способен, нет!

- А побили табунщиков и караульных что надо, без дураков! - говорили другие. - Били по-богатырски, всех подряд уложили!

В этих высказываниях выразилось тайное удовлетворение тех многих, которые претерпели немало обид от Такежана и других сильных баев.

Со стороны последних на Базаралы обрушился поток особенно яростной злобы и ненависти. Начало этого потока исходило, разумеется, от аула Такежана. Оглушенный Азимбай очнулся на земле и только ночью с двумя ранеными нукерами добрался до зимовья на Шолпане. Там выпросил лошадей и на рассвете вернулся в отцовский аул. Голова его, толсто перевязанная платком, была над виском разбита ударом шокпара, что нанес ему Абылгазы. Кровь проступила сквозь повязку, все лицо также было в засохшей крови.

На осеннее временное стойбище аул Азимбая прикочевал недавно. После стычки на пастбище в Шуйгинсу с жатаками Азимбай предвидел, что с их стороны надо ожидать каких-то опасных действий, и больше всего боялся, что могут последовать нападения на табуны лошадей с целью угона. И вот сегодня его опасения подтвердились.

Когда два нукера помогли сойти с коня и, поддерживая с двух сторон, повели окровавленного Азимбая к юрте Такежана, навстречу выбежали иргизбаевские аксакалы и карасакалы, находившиеся в это время в ауле мырзы. Но впереди всех бежала приземистая, широкая Каражан, истошно вопя и простирая руки к раненому сыну. Его отец, после байбише обнимая Азимбая, разразился горькими рыданиями, заголосил: «За что нас Кудай покарал! Лучше бы земля разверзлась и поглотила меня!»

- Месть! Только месть! - кричал он, разрывая на себе ворот. - Олжай! Все